Новый адрес форума http://antipenko.kamrbb.ru/ Регистрация не нужна, все ники перенесены, но пароли будут новые, поэтому пишите мне в личку, я вышлю вам пароли для входа. За паролями можно обратится также к shtany55 в личку.Те участники, которые не получили пароль, обращайтесь по адресу электронной почты otschelniza@mail.ru или shtany55@mail.ru.
Премьера спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» - важное событие в культурной жизни страны. Театралы, критики только и говорят — об этой постановке на сцене Академического театра имени Вахтангова, и непременно отмечают игру Виктора Сухорукова. Зрители, разумеется, хотят попасть на спектакль, но на апрель уже все билеты проданы.
В интервью «Вечерней Москве» Виктор Иванович объясняет — почему роль героя романа литовского писателя Григория Кановича — Авнера Розенталя на сегодня стала для него самой главной, любимой и, возможно, наиболее близкой.
- Виктор Иванович, поделитесь, пожалуйста, мыслями, чувствами, которые родились у вас в процессе работы над ролью в спектакле «Улыбнись нам, Господи!»?
- «Родились» — правильный глагол. Драматургия Кановича, режиссура Туминаса были для меня родильным домом, новым рождением в актерской профессии. Без преувеличения. Открою тайну — я загадал, ждал и верил, что Римас Туминас позовет меня в свой спектакль. Хотел любого сотрудничества с Римасом Владимировичем, но в результате получил роль, которая воистину философская, по-настоящему образная, да, что там - космическая! Впервые в жизни, работая над ролью, играя ее на сцене, я испытал катарсис. Посудите сами: что не фраза, то — лозунг, что не предложение, то — цитата... Будто эти слова, выражения вырываются из всех религий мира, и принадлежат всему человечеству.
- Сложно далась роль? Я была на премьере спектакля, и видела, что вахтанговский зритель принял вас горячими аплодисментами и морем цветов?
- Вахтанговский театр — театр особенный, самодостаточный, оригинальный, личностный, неповторимый. Чужие в театре Вахтангова, как говорится, «не ходят». У меня были две попытки «влезть» в театр Вахтангова, и, возможно, только сейчас мне это удалось?! По крайней мере, чувствую, что люди театра — начиная от охранника и заканчивая дирекцией, не отвергли меня, не столкнули, не обожгли, не ужалили...Все они (подчеркиваю «все», ибо театр Вахтангова — единый организм) согласились с моим участием в их Доме. Я волновался, не скрою, немного даже боялся, но режиссура Римаса Туминаса настолько сильная, ясная, верная, что, попадая в нее, мгновенно очищаешься от шлаков, примесей, сомнений, страхов...После первой же репетиции с Римасом я понял, что в своих предыдущих спектаклях мне тоже не удалось избежать «зашлакованности». Хотя, чего лукавить, я был уверен в себе, и считал себя «чистым» артистом?! А когда понял, что пришел к Римасу не таким уж совершенством, как мне казалось, то стал работать с ним без разговоров, без рассуждений, без трепа и демагогии. Я очень хотел стать необходимым, максимально полезным для этого спектакля, для театра, для Римаса. И, возможно, впервые ничего не оставлял «про запас». Уверен, что довольно скоро спектакль «Улыбнись нам, Господи» созреет до художественного театрального творения, в котором не будет тумана, пыли, легковесности, а все, все окажется понятным, простым, человеческим и насущным.
- Спектакль «Улыбнись нам, Господи!» поразителен еще тем, что очень сложные, вселенские темы, над которыми веками думают мудрецы, доходят до самого сердца зрителя? Спектакль очень умный, и при этом душевный? За вашего героя было так тревожно — «только бы он не умер, только бы не умер?!»
- Главная сложность — произносить со сцены метафорические смыслы так, чтобы они звучали органично, реально и по-людски. Знаю, что у меня получается — достучаться до сердец людей. Получается, потому что мне нравится текст роли, и я понимаю подтекст, и каждое слово, каждый образ я материализую своим сознанием. Вот сначала пропускаю через сознание, а потом выдаю публике. Например, мой герой произносит: «И чтобы дятел долбил мою кору, а не... посох нищего». И я представляю кору, как свою кожу, которую долбит дятел, и с нее уходит весь позор. И мне хочется, чтобы дятел так расковырял и продолбил мою кожу, чтобы не осталось ни капли стыда и срама.
- Невероятно — как же Римас Туминас своим спектаклем попал в наше время, прямо в наш день?
- Пульс Римаса Туминаса соответствует пульсу времени. Понимаете, он — гений, а каждый гений очень хорошо ощущает время, в которое живет, и предвидит его. Сердце гения пульсирует с сердцем земли. Не буду объяснять, что репетиции спектакля «Улыбнись нам, Господи!» начались отнюдь не сегодня. Еще прошлым летом.
- Ваш герой — Авнер Розенталь — самый одинокий в спектакле. У него нет ни детей, ни близких, ни портрета жены, Он — живое воплощение вселенского одиночества? Вам его жаль по-человечески?
- При всей величайшей одинокости моего героя — дружит он только с самим собой, с Авнером, который остался до пожара. Я развиваю свое присутствие на сцене в этой постановке именно через показ раздвоения личности героя — «до» пожара и... «после».
- В таком случае есть ли связь между Авнером Розенталем и Павлом Первым, которого вы сыграли в фильме Виталия Мельникова «Бедный, бедный Павел»? Известно, что Павел Первый — яркий представитель человека с «раздвоенным сознанием».
- Их объединяет преследование беды, предчувствие беды. Характерами похожи. На мой взгляд, у Розенталя лучше развито чувство юмора, чем у императора Павла Первого.
- Виктор Иванович, встречали ли вы в жизни людей, которые вот так балансируют от высшей точки смешного, комического до трагической бездны?
- Бомжи, чья душа похожа на «стоптанные туфли», очень даже оптимистично дефилируют по столичным улицам в ночное время. И когда я становлюсь свидетелем такой бодрости и бесстрашия людей, чья радость, казалось бы заросла щетиной, разумеется, восхищаюсь! В эти минуты я вижу в этих, на первый взгляд, ничтожных людях — человеческое достоинство. И мой Авнер Розенталь, несмотря на все бедствия, сохранил в себе человеческое достоинство. Я стремлюсь его играть так, чтобы зритель видел и чувствовал, как в этом «сгоревшем человеке» ресницами хлопает гордыня.
- Трудно не увидеть связь между Авнером Розенталем и вашим Безымянным героем в дебютном фильме Алексея Балабанова «Счастливые дни»?
- Умничка! Во время работы над ролью Розенталя я вспоминал балабановские «Счастливые дни», и однажды воскликнул: «А ведь все это я, все я — Сухоруков: и игровой, и реальный!». Еще одно совпадение, связанное с Алексеем Балабановым, - Сергей Маковецким, с которым мы снимались в фильме «Про уродов и людей», и с которым теперь играем в спектакле «Улыбнись нам, Господи!».
- Виктор Иванович, в каких фильмах вы снимались в последнее время, с какими режиссерами работали?
- Больше полугода, круглые сутки я был предан только Авнеру Розенталю, и нигде не снимался. Не мог больше ни о чем думать, кроме этой постановки. Возможно, потому что я ощущал некую «лебединость». Нет черты, финала, но есть точка, которую я поставил именно ролью в спектакле «Улыбнись нам, Господи». Точка провоцирует многоточие, и оно будет, пока я не умру...Но я уже сказал себе после премьеры спектакля «Улыбнись нам, Господи»: «Ай, да, Витька, ай, да сукин сын!», и в этом есть «лебединость». Не подумайте, что я доволен результатом, и что у меня все получается...Но я очень доволен тем, как участвовал в этом процессе. Всем актерам, даже врагам своим, желаю приобрести хотя бы четвертинку той истории, в которой я оказался благодаря Римасу Туминасу.
- Простите, но мне показалось, что после такой роли, как Авнер Розенталь, уже и смерть не страшна?
- Не страшна. Хотя и раньше она не была мне страшна. Смерти бояться не надо, потому что она — естественна. Последние слова Авнера Розенталя: «В мире все придумано, кроме смерти». Мне кажется, что я очень понятно произношу эти слова, потому что сам в них безгранично верю, и понимаю, что смерть — то единственное, что всех нас роднит и объединяет. Простите, за печальный финал. Но в нем ничего нет ужасного.
http://www.kommersant.ru/doc/2426339 17.03.2014 Глубокоумножаемый шкаф Алла Шендерова — о спектакле Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» в Театре имени Вахтангова
Римас Туминас выпустил в Театре им. Вахтангова русскую версию своего вильнюсского спектакля "Улыбнись нам, Господи"
В середине 1990-х о литовском спектакле по романам Григория Кановича "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша" в Москве говорили как о чуде. Все вокруг распадалось, московские театры яростно делились. О вильнюсской же труппе Туминаса, уважительно понизив голос, говорили, что "там еще жив дух студийности".
Осенью 1995-го спектакль "Улыбнись нам, Господи" показали в Москве. Удивило все: метафорические декорации Адомаса Яцовскиса, музыка Фаустаса Латенаса, сплоченная команда артистов и даже само звучание литовского языка, которое не мог заглушить сипящий в наушниках голос переводчика. Смелой казалась и тема — Туминас поставил четырехчасовую сагу о местечковых евреях начала XX века, едущих в Вильно.
В его спектакле их история достигала масштабов библейской притчи. Даже шире: к финалу гора шкафов и шкафчиков, нагроможденных на повозку, начинала напоминать Вавилонскую башню. А евреи, над головами которых к финалу загорались то ли фонарики на чугунном козырьке губернаторского дома, то ли чеховское небо в алмазах, становились прообразом всего человечества.
Формально все это можно увидеть сегодня в Вахтанговском театре: те же декорации, ностальгический свет, музыка, мизансцены, каждая из которых напоминает живую гравюру. Но назвать этот спектакль событием сейчас было бы натяжкой.
В центре сцены — гора резных шкафов, их грузят на подводу и тащат с собой в путь, превращая в этакий дом на колесах. Справа — выцветший багровый портал заколоченной синагоги. На стене, в метре над землей (поклон Марку Шагалу), висит, перебирая ножками-копытцами, странное создание с бубенчиком на шее. Это коза. Когда старый каменотес Эфраим Дудак (Владимир Симонов) решает пуститься в путь, он сперва отвязывает ее и приводит к дочке рабби. Строптивую, женственную, грациозно прихрамывающую козу играет Юлия Рутберг.
Эфраим Дудак надеется успеть в Вильнюс, пока суд не вынес и не привел в исполнение приговор над его сыном Гиршем — "сморчком, лоботрясом и неслухом", который стрелял в губернатора. В город его везет на подводе сосед — водовоз Шмуле-Сендер (Алексей Гуськов), за компанию с ними отправляется местный нищий — разорившийся бакалейщик Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков).
Все дальнейшее — череда ярких зарисовок: прощание с жителями местечка, общая молитва, обед в пути (снедь и даже кипящий чайник достают из шкафов); походы "до ветра" — вся троица выстраивается на краю сцены и уже берется за ширинки, но тут Эфраим, слыша шорох по ту сторону рампы, машет рукой, и компания спешно уходит.
Как ни странно, именно этот скетч вызывает у сегодняшней публики больше всего восторга. Есть еще метафорическая встреча с грабителями, они же волки, с цыганом-конокрадом и множество других сценок, в ходе которых повозка обрастает гротесковыми персонажами, как корабль — ракушками. Проблема в том, что все это происходит очень медленно.
Сто лет назад один мой предок, родной брат деда, был отправлен из-под Смоленска в Вильно, где ему предстояло учиться в хедере. По семейной легенде, он шел туда два года пешком. Такое впечатление, что спектакль Римаса Туминаса стремится к тому же аутентичному ритму. И вот этот бесконечно растянутый ритм мало-помалу заставляет воспринимать все происходящее как вычурный балет. Да и текст понемногу теряет обаяние, превращаясь в нагромождение псевдофилософских фраз и старых анекдотов.
Владимир Симонов (в первом составе ту же роль играет Сергей Маковецкий) поначалу очень убедителен в роли Эфраима — стареющего каменотеса, бывшего силача, потерявшего трех жен и тоскующего по детям. "Я не успею!" — тяжело вскакивает он, узнав из газеты, что суд над сыном будет вот-вот. Кажется, в ярости он легко может разметать по сцене всю эту гору ненужного скарба. Но такие крещендо редки — большинство актерских усилий засасываются в воронку растянутого ритма.
Оживить происходящее удается лишь Виктору Сухорукову — бывшего бакалейщика Авнера Розенталя он играет без парика и грима, но таким непоседливым, в любой миг готовым вспорхнуть с места, поговорить о смерти или вдруг вообразить себя деревом (одна из самых поэтичных сцен), что в него поневоле вглядываешься. К финалу, так и не доехав до Вильно, Авнер умирает — поднимается по ступеням старой синагоги, отрывает доски от заколоченной двери и уходит в свет.
А Эфраим, Шмуле-Сендер и все прочие оказываются под тем самым резным чугунным навесом с огоньками, который когда-то, 19 лет назад, заставил московскую публику визжать от восторга. Справедливости ради скажем, что часть зрителей повизгивает и сейчас. Но большинство зала остается невозмутимым.
Станиславский утверждал, что средний срок жизни театра — 15 лет. С тех пор русский театр только и делает, что опровергает эту формулу. Театры у нас живут по 100 лет, спектакли — по нескольку десятилетий. И попробуй сказать слово попрек, тут же обвинят в покушении на традиции великого русского репертуарного искусства. Собственно, к спектаклю Туминаса это не имеет прямого отношения. Ведь формально нынешняя премьера Вахтанговского — новая постановка, с новыми исполнителями и на другом языке. И даже эстетика ее вроде бы не устарела, просто сегодня в театре хочется другого. Это как со старым гардеробом: открываешь, смотришь — все вроде бы со вкусом и по швам не лезет, но надевать почему-то не хочется.
Впрочем, чтобы не обижать великую в прошлом постановку, скажем иначе. В романе Кановича Шмуле-Сендер объясняет Эфраиму: "Куда бы мы ни поехали, куда бы мы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут и идут в противоположную от нас сторону... и никогда мы с ними не встретимся". Будем считать, что спектакль "Улыбнись нам, Господи" по-прежнему хорош, просто за минувшие годы мы очень далеко от него уехали.
История этого спектакля на самом деле началась двадцать лет назад – тогда Римас Туминас написал пьесу по романам Кановича «Улыбнись нам, господи!» и «Козленок за два гроша» и совместно со своими постоянными соавторами – композитором Фаустасом Латенасом и художником Адомасом Яцовскисом – осуществил блестящую постановку на сцене Вильнюсского Малого театра. Десять лет спектакль шел при полном аншлаге, украсил немало фестивалей (в том числе «Балтийский дом»), после чего перешел в разряд театральных легенд. Легендами стали и некоторые из ролей, созданных первыми исполнителями.
Идя на спектакль, автор «НИ» даже не предполагала, что это – римейк. Таким образом, удалось посмотреть просто премьеру, не напрягая себя задачей выяснить, не устарел ли спектакль и выдерживают ли актеры Вахтанговского конкуренцию со своими литовскими коллегами. Но первое, что пришло в голову уже на первых сценах, была счастливая мысль: «Вот форма и язык, художественная ценность которых безотносительна ко времени! Ибо – подлинная метафора!» Впрочем, как и основные темы спектакля: с трудом преодолеваемый вечный дефицит толерантности между народами, культурами, поколениями.
Восьмидесятилетний каменотес Эфраим (Сергей Маковецкий) узнает о том, что его сын, давно покинувший бедное еврейское местечко, стрелял в губернатора. Эфраим, отправляется в Вильнюс, надеясь увидеть сына в последний раз («куда бы мы ни ехали, мы едем к своим детям, а дети едут от нас»). Его сосед-водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев), сын которого еще раньше уехал аж в Америку, соглашается отвезти его на своей лошаденке. А местный полублаженный Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков) присоединяется к этой компании приключения ради. Хотя до Вильнюса и не так далеко, продолжительность их путешествия зависит не столько от расстояния, сколько от превратностей судьбы, делающей евреев вечными странниками. А содержанием их жизни в течение недели в пути станут встречи и расставания, преодоление опасностей, свадьба и похороны, а также мудрые и легкомысленные дорожные разговоры.
…Разрушая простор сцены, центральную ее часть занимает гигантское нагромождение видавшей виды мебели, на разных уровнях которого притулились ездоки. Длинный комод, подпирающий груду слева, увенчан женским портретом – это лошадка, тянущая на себе воз сбереженного скарба (как метафору груза невзгод и тяжелых воспоминаний народа-скитальца). Справа закулисье отгорожено аркой-вратами – это и дом Эфраима, заколоченный перед последним, возможно, путешествием, и ворота стены иерусалимской (куда ведут евреев все дороги), и сияющие врата рая, через которые покинет этот мир один из персонажей. Решетчатый черный задник едва различим в темноте – взбираясь по нему, актеры будто парят в воздухе, подобно персонажам Шагала.
Рассыпающая в воздухе горсть зерна сдвигает с места лошаденку, а раскаленные воображением камни будто сами «играют» баню – взаимодействие актеров с субстанциями (бренд литовского театра) в спектакле Туминаса – просто учебник! Так же, как и пластические находки режиссера – сцена дойки козы (Юлия Рутберг блестяще играет домашнюю любимицу Эфраима), или передвижения правоверных евреев гуськом и в ногу (трогательный шарж, добавляющий этнического колорита), или русский офицер, прискакавший верхом на литовском солдате (колорит политический). Вообще, сценическая траектория актеров безупречной точностью напоминает движение шахматных фигур. А исполненная трагизма и лихого отчаянья музыка Фаустаса Латенаса наполняет воздух полынной горечью.
Среди созвездия вахтанговских премьеров, играющих спектакль, особо хочется выделить две работы: загадочный шалопай Хлойне-Генех в самозабвенно-чаплиновском исполнении Виктора Добронравова и Авнер Розенталь в интерпретации не в первый раз приглашенного в вахтанговскую постановку Виктора Сухорукова. Его некогда малоприятный бакалейщик, достигший просветления после мгновенной утраты всего, что имел, намеренно выпадает из общей фактуры спектакля. Среди беспробудного «еврейского счастья» этот «местечковый сумасшедший» счастье, похоже, обрел – Сухоруков играет человека, сознательно отказавшегося почти от любой самоидентификации, разделяющей людей: в нем нет ни национальности, ни возраста, ни даже, кажется, пола – он мечтает стать деревом. Осознавший, что радость можно найти в самом факте жизни, он первым покидает эту жизнь. Бог улыбнулся ему, избавив от финала: у въезда в Вильнюс «ковчег» встретят борцы за чистоту в защитных костюмах с опрыскивателями, чтобы истребить прошедших путь, как насекомых…
По ходу спектакля не раз вспоминается популярная песня «Местечко», и особенно тот куплет, в котором поется о том, что «ехать все же надо», но «кто бы подсказал бы: откуда и куда». Вспоминается, наверное, не случайно. Все действующие лица вахтанговской постановки — местечковые евреи. Но в отличие от огромного числа своих сородичей, издавна снимавшихся с насиженных мест в поисках нового, какого-нибудь чисто гипотетического, не столько богатого, сколько спокойного убежища (а именно о них писал автор стихов «Местечка» Михаил Танич), герои спектакля — Эфраим Дудак, Шмуле-Сендер Лазарек и Авнер Розенталь, точно знают пункт своего назначения.
Они направляются в Вильно, чтобы помочь стрелявшему в губернатора сыну Эфраима — Гиршу. Настоящее дело с самого начала представляется «гиблым», но эти старики, по разным причинам оставшиеся одинокими, затевают-таки свое рискованное и, как окажется в итоге, трагическое путешествие.
Долгая дорога располагает к неторопливым рассуждениям, постепенно раскрывающим характеры путников, которых нам предстоит понять и постараться посочувствовать каждому из них. К этому нас побуждает режиссер Римас Туминас, уже не в первый раз погружающий публику в необычный мир прозы литовского писателя Григория Кановича, ныне живущего в Израиле. Спектакль «Улыбнись нам, Господи» по его одноименному роману и книге «Козленок за два гроша» в свое время украшал афишу Малого драматического театра Вильнюса, чьим творческим лидером художественный руководитель вахтанговской труппы Римас Туминас продолжает оставаться до сих пор.
Обращение к еврейской теме в нашей стране всегда считалось Поступком. Несмотря на все демократические изменения в обществе сегодняшний день — не исключение. Выбор режиссера вызывает уважение также потому, что просмотр этого спектакля требует от зрителей немалой внутренней работы, касаясь вечных, основополагающих понятий ненависти и сострадания, отчаяния и надежды, наконец, жизни и смерти.
Конечно, все эти темы не имеют конкретной национальной «окраски» - они относятся к человеку вообще. Но все же от еврейской специфики литературных первоисточников никуда не уйти. И как ни старались вахтанговцы перевести рассказанную Кановичем историю в разряд общечеловеческих, спектакль вышел еще и еврейским.
Благодаря его особой, печальной, с нотками светлого юмора атмосфере. Благодаря деталям. В том числе: субботним свечам, зажигаемым Шмуле-Сендером, хупе, под которую, играючи встают Иоселе-Цыган и его жена Хася. Да и персонаж, названный в программке «Палестинцем», направляющийся в Землю Обетованную, лезет вверх по огромной стене. Это художественное воплощение известной истины: на историческую Родину евреи не едут, а «поднимаются»…
К счастью, обошлось без пошлости (хотя иногда режиссеру изменяет вкус, скажем, когда притворяющийся слепым проходимец Хлойне-Генех для того, чтобы убедиться, что перед ним еврей тоненьким прутиком измеряет длину носа Шмуле-Сендера). Впрочем, ее появлению не располагает сам жанр спектакля, тяготеющего к притче.
Отсюда — завораживающая музыка Фаустаса Латенаса, в которой еврейские мотивы переплетаются с мистическими, напоминающими стон, звуками. И — решенные в условной манере декорации, предложенные сценографом Адомасом Яцовскисом. По его и режиссерскому замыслу (не без помощи художника по свету Майи Шавдатуашвили) сюжет развивается в странном, каком-то даже «космическом» пространстве. В результате двери дома здесь могут одновременно означать вход в потусторонний мир (переходом в который выглядит в спектакле кончина Авнера, не выдержавшего тягот пути). Камни — указывают на профессию Эфраима (он — каменотес), являются обязательным атрибутом бани и символизируют тяжесть жизненного груза. А телега оказывается всего лишь нагромождением комодов, на одном из них возница Шмуле-Сендер вешает женский портрет, красноречиво намекающий на его нежную привязанность к лошади…
Это пространство еще предстоит «обжить» актерам. И в первую очередь исполнителям центральных ролей — Сергею Маковецкому, Евгению Князеву, Виктору Сухорукову и Юлии Рутберг.
Последняя играет… Козочку, выстраивая этот почти сказочный образ целиком на пластике — изящной, какой-то даже летящей, как у персонажей живописных полотен Марка Шагала. Спектакль только вышел, но уже после его дебютных показов эту работу Юлии Рутберг стоит назвать удачей. К сожалению, пока не слишком органичен Евгений Князев, в игре которого много суеты, излишнего ажиотажа, и, вероятно, от этого его речь тороплива и не всегда разборчива. Но, зная способность артиста от спектакля к спектаклю «набирать» эмоциональные «обороты» (недаром в его репертуаре присутствуют роли в спектаклях-долгожителях — «Пиковая дама» и «Посвящение Еве»), можно не сомневаться в том, что «рисунок» роли Шмуле-Сендера им будет освоен им в полной мере.
А вот приглашенному из Театра имени Моссовета Виктору Сухорукову роль Авнера Розенталя сразу пришлась «впору». И его трогательный, измученный многочисленными несчастьями, мечтающий стать… «деревом» Авнер, без труда завоевывает симпатии зала. Роль мудреца и философа Эфраима Дудака тоже подошла Сергею Маковецкому, чей способ сценического существования привлекает естественностью, отсутствием надрыва и назидательности.
Кажется, что из трех главных героев как раз Эфраим Дудак ближе всего режиссеру Туминасу, тесно сотрудничающему с вахтанговцами уже седьмой год и, по его собственному признанию, считающему «проверкой на актерскую зрелость» именно этот свой новый спектакль с таким поэтическим, непривычным для столичных театралов названием — «Улыбнись нам, Господи».
Кстати, о названии. Сам Туминас уверен, что смысловой акцент в нем необходимо делать на слове «нам». И с ним нельзя не согласиться, так как божья благодать необходима всем людям независимо от их национальности и, прежде всего, для того, чтобы жить в ладу с собой и в мире без потрясений.
Однако к позиции Римаса Туминаса так и тянет добавить личные «коррективы», спровоцированные заключительным фрагментом спектакля, когда уже на достигших Вильно Эфраима и Шмуле-Сендера нападают странные существа в маскировочных халатах, которые начинают поливать героев специальной белой смесью. И смесь эта похожа на раствор, предназначенный для борьбы с вредными насекомыми. Глядя на эту, мягко говоря, жутковатую картину, становится ясно, что героев стремятся не убить, а как бы «вытравить» с лица Земли. Просто по причине их принадлежности к еврейской нации. В этот момент невольно напрашиваются ассоциации с Катастрофой, случившейся с евреями в период Второй мировой войны и с событиями первой половины XX века с ее многочисленными погромами, вследствие которых исчезали многие еврейские местечки (память о них сохранили лишь пожелтевшие фотографии патриархальных еврейских семейств — один из таких семейных портретов в обрамлении горящих свечей зависает над сценой «под занавес» спектакля)… Поэтому, думается, евреям улыбка Б-га нужна чуть больше, чем другим народам.
«Я – умный придурок, и у нас это любят» Актер Виктор Сухоруков
Знаменитый киноактер, не часто выходящий на театральные подмостки, Виктор СУХОРУКОВ сыграл одну из главных ролей в премьере спектакля «Улыбнись нам, господи!» Римаса Туминаса. В интервью «Новым Известиям» народный артист рассказал о трудностях освоения вахтанговской сцены, о пользе одиночества и о «годе Прошкиных» в своей кинокарьере.
... – В чем ключ к вашему персонажу – на взгляд Туминаса и по вашему личному ощущению? – Туминас – конструктор спектакля. Только потом, когда уже каркас сооружен, он начинает «заглядывать в окна, вставлять двери, закупать мебель», то есть лезть во внутреннее содержание героя. Но! Если он видит, что мое ощущение персонажа соответствует его желанию, он даже не спрашивает, что я под него «подкладываю». Я не видел первой, литовской версии спектакля. Прочел инсценировку и многого не понял. Пошел, как грудной ребенок из родильного дома. Но в какой-то момент признался Римасу: «Все понимаю про него, знаю, как играть, но я впервые столкнулся с проблемой: «Вынужден как будто играть самого себя!» Я увидел в этом свою собственную жизнь до и после «пожара»...
...И мой Авнер Розенталь, некогда богатый, самонадеянный и жестокий, а ныне все потерявший, полусумасшедший, но научившийся ценить жизнь, выходит к публике, чтобы сказать: «О, люди! Чудаки живут на земле! Мы все с вами – мечтатели. Только не держите камень за пазухой. Зла за шиворотом!» В каждом из нас столько заложено и сокрыто! И скелеты в шкафу есть у каждого из нас. Только все равно мы объединимся под одним названием: «Смерть». И мне было не важно, из литовского местечка мой Авнер или из деревни Гадюкино. Если Витя Сухоруков из Орехово-Зуево Московской губернии, произнося слова, придуманные когда-то давно и далеко писателем Кановичем – о его жизни, проблемах, печалях, радостях, – заливается слезами, значит, это его, Витины мысли...
...– Так как получается, что актер отрицательного обаяния пользуется таким успехом у публики? – Потому что я – умный придурок. И у нас это любят. Мне кажется, само слово «придурок» имеет не только какую-то патологическую окраску. Я – отрицательный, но – не злой… А может, и наоборот, как шутил Петр Наумович Фоменко, «я человек не злопамятный. Просто злой. И память у меня хорошая».
http://www.strast10.ru/node/3171 Выпуск №8-168/2014, Взгляд "Наша родина - память..." / "Улыбнись нам, Господи" (Театр им.Евг.Вахтангова)
Кажется, все это было так давно, что как будто и не было. Бабушка подарила восьмилетней внучке только вышедшую книжку под названием «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, и с первой же фразы: «Я у мамы и папы одна...», - книжка эта почему-то глубоко запала в душу. Вместе с ее героиней Сашей Яновской (а писательница повествовала о себе, обозначив девичью фамилию) я проделывала сложный путь познания мира и своего места в нем. В течение последующих нескольких лет вышли еще две части трилогии, которые читались с таким же упоением. Это была подлинная энциклопедия: впервые с этих страниц я узнавала о деле Дрейфуса и участии В.Г.Короленко в процессе над мултанскими вотяками, о студенческих волнениях и еврейских погромах, о том, что такое настоящая дружба и что такое трагедия изгойства... На этих же страницах я прочитала о «чернявом хлопчике», юном сапожнике Гирше Лекерте, стрелявшем в губернатора Вильно генерала фон Валя.
В тот майский вечер 18-летняя Саша с родителями и братом были в цирке: зрители смотрели не на арену, а на губернатора, за несколько дней до того жестоко наказавшего тех, кто устроил первомайскую демонстрацию: «Обыкновенное лицо, хорошо раскормленная ряжка «его высокопревосходительства» - ни мыслей, ни чувств. О, такой вполне мог с утра до вечера смотреть на кровавую расправу над безоружными рабочими! Наверное он совершенно спокойно отдал жестокую команду: «Сечь медленно!».
А после конца представления на площади перед цирком раздались выстрелы. Генерал был только ранен, но Гирша военный суд приговорил к повешению.
«Так впервые входит в мою жизнь ненависть», - написала много лет спустя уже состарившаяся Саша Яновская, писательница Александра Бруштейн. И, мне кажется, с той поры, как я прочитала об этом, она вошла и в мою жизнь - ко всем сытым и жестоким, кто получает наслаждение от мучений других, как вошел, впитался весь жизненный опыт героини трилогии, запомнившейся на всю жизнь.
Спектакль Театра им. Евг. Вахтангова «Улыбнись нам, Господи» поставлен по двум романам известного писателя Г. Кановича, один из которых так и называется, а второй именуется «Козленок за два гроша». Инсценировка и постановка Римаса Туминаса сосредоточена на путешествии отца Гирша, Эфраима (у Кановича его фамилия Дудак), из еврейского местечка в далекий город Вильно, где должны казнить его сына. Сам избранный писателем жанр во многом унаследован у классика еврейской литературы Менделя Сфорима, но «Путешествие Вениамина в Святую Землю» разительно отличается от романа Г.Кановича тем, что в первом случае герой ищет обетованный край, а во втором - поднимается на Голгофу, ожидая предстоящей гибели сына. Но и в первом, и во втором случае метафора пути приобретает чрезвычайно важный смысл. Узнав о покушении на губернатора, потрясенный старик прощается с могилой жены, заколачивает дом, оставляет козу дочери раввина и отправляется на телеге в путь со своими соседями - Шмуле-Сендером и Авнером Розенталем. В пути их ждет немало приключений и невзгод, которые мы, зрители, проживаем вместе с героями: здесь будет и цыганский табор с кучей детишек, и встреча с прикидывающимся слепым портняжкой Хлойне-Генехом, нападение волков, встреча с бравым военным, скачущим, словно на лошади, на крестьянине, с шашкой наголо, и оживающие воспоминания Эфраима об оставленной Козочке, гонка телеги и некоего устройства, которое называется автомобилем, - и каждая из сцен будет решена театрально, ярко, изобретательно, с юмором...
Но...
Поразила та закольцованность переживания, эмоционального ощущения, которая возникла с первых же минут спектакля в душе: знания о Гирше, полученные в раннем отрочестве и запомнившиеся навсегда, соединились с узнаванием о его отце и - естественно - осозналась протяженность жизни. Не только моей - целого поколения. Если тогда поступок Гирша воспринимался как подвиг, то сегодня вместе с его отцом Эфраимом задумываешься о легкости кровопролития: «Сегодня и человека можно убить как муху», - говорит Эфраим, рассуждая не по вере («око за око, зуб за зуб»), а по законам гуманизма.
Главная мысль спектакля Римаса Туминаса - трагическая разобщенность поколений, разорванные связи между близкими как по крови, так и по духу, распад семьи как большого и единого клана, потому что дети уходят по своим дорогам, ведущим их к не до конца осознанной борьбе, или к фанатизму во имя столь же не окончательно осознанной идеи, или к поиску благополучия и больших денег, в стремлении к которым покинул родное местечко сын водовоза Шмуле-Сендера. Они уходят не просто из тех мест, где родились, а из целостного мира, состоящего из быта, традиций, культуры, правил, в котором выросли и сформировались.
Так вновь, на совсем ином витке исторической спирали, наступает время не собирать, а разбрасывать камни. Эта сила камня становится одной из выразительнейших метафор спектакля «Улыбнись нам, Господи»: к ним обращается, словно к надгробию жены, Эфраим перед тем, как отправиться в Вильно; их он яростно разбрасывает, узнав о поступке сына; камни явлены баней, в которой путники, обжигаясь, отмываются после значительной части путешествия; они становятся надгробием Авнера, умершего в дороге, - бедного Авнера с раздвоенным сознанием. Виктор Сухоруков играет его очень выразительно и сильно: бакалейщик, обнищавший после пожара, в котором погибла его семья, он как будто живет двойной жизнью - того Авнера, которого уже нет, и того, кто есть сегодня, сейчас, постоянно путая, где он нынешний и где вчерашний.
Смерть для него лучше жизни, и она решена режиссером очень символично: Авнер отрывает от двери дома Эфраима доски, которые сам же и приколачивал, и уходит в растворившееся пространство, из которого льется свет, потому что, по словам Эфраима, «без смерти нет памяти, а память сильнее смерти»... Может быть, она, память, и есть свет?..
Неузнаваемым стал для меня в роли Эфраима Сергей Маковецкий - лишенный эмоций (лишь в одном эпизоде раздается его страшный, какой-то звериный вопль, когда, стуча молотом по камням, разбрызгивающим искры, он кричит о том, что смерть лучше жизни), собранный, сдержанный, глубоко в душе переживающий за сына, готовый ко всему, строгий, почти библейский персонаж. На протяжении всего спектакля ни на миг не выпадая из сложнейшего образа, Маковецкий блистательно ведет свою «партию», не нарушая законов ансамбля, а уверенно лидируя в нем.
Так же, впрочем, как точно и ярко играют Юлия Рутберг (Козочка - сложнейшая пластическая роль), Виктор Добронравов (Хлойне-Генех, неожиданно для самого себя, кажется, присоединившийся к путешественникам), Григорий Антипенко, создающий таинственный, кажущийся почти мистическим образ «Палестинца» - молодого человека в длиннополом черном пальто и черной шляпе, с сосредоточенным и фанатичным лицом. Он оставил жену и детей, отбросил свое имя и идет в далекий Ершалаим, чтобы обрести там истинную жизнь. Его готовность преодолеть любые препятствия решается в спектакле любопытной метафорой - в эпизоде «бани» герой Антипенко стоит босыми ногами на раскаленных камнях и ничто не дрогнет в его лице. Он тверд и мужествен, и лишь напоследок припадет к ногам Эфраима с мольбой стать ему отцом и уйти с ним в далекую Землю обетованную. И эта мольба на миг расслабит словно окаменевшие черты лица прежде, чем «Палестинец» полезет вверх по отвесной стене и пропадет из глаз за ее краем...
Несмотря на некоторые ритмические затянутости премьерного спектакля, он воспринимается на одном дыхании - взволнованном, соучаствующем, потому что перед нами подлинная театральная притча, насыщенная метафорами, пропитанная стихией камня и воды (когда персонажи прибывают, наконец, в Вильно, их встречает некая, сегодняшним языком выражаясь, санитарная бригада с дезинфицирующими шлангами и обливает с ног до головы водой, пока остальные члены этого сообщества разбирают те чемоданы, комоды, узлы, из которых состояла телега путешественников). И на месте телеги возникает окруженная зажженными свечами большая фотография - из тех, знакомых каждому, старинных семейных фотографий, на которых все были в строгом порядке размещены по рядам. Шмуле-Сендер (к сожалению, Евгений Князев уступает пока другим главным героям спектакля) и Эфраим бросаются к этой фотографии, цепляются за нее, почти повисают, а она, словно мираж, словно память, медленно вращаясь, уплывает вверх, заставляя вспомнить слова старого раввина, к которому перед поездкой приходил Эфраим: «Наша родина - память, в ней мы живем...»
И как бы ни был труден этот спектакль (а он труден, потому что заставляет всерьез задумываться над очень и очень многим, и многое пережить в себе), он невымышленно нужен сегодняшнему зрителю: ведь только через боль можно преодолеть боль.
А для меня еще чрезвычайно важной оказалась та связь времен, что протянулась более чем через полвека, связав книгу детства с непростым сегодняшним временем разбрасывания камней...
7-го марта 2014 года на сцене театра им Евг. Вахтангова состоялась премьера спектакля «Улыбнись нам, Господи». Пьесу – притчу по роману Григория Кановича инсценировал Римас Туминас. О чем она? О долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерала губернатора.
«Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…»
Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полные лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о не сбывшихся надеждах, о потерях, которых не вернуть.
В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. Все есть в этих воспоминаниях, нет только радости и надежды. А может быть случится, наконец, чудо и палестинец доберется до земли обетованной, сына Эфраима оправдают, а Авнер, превратившись в дерево, обретет вечную жизнь. И все это произойдет?!! Только улыбнись нам, Господи!
Уже почти с самого начала, с того момента, когда начинает говорить человек, и ты понимаешь: он страдает, а почему понимаешь - не ясно; так вот, с этой самой второй минуты после открытия занавеса становится очевидно, что про этот спектакль наверняка захочется написать...
Театр имени Вахтангова. "Улыбнись нам, Господи" по произведениям Г. Кановича. Режиссер - Р. Туминас. Художник - А. Яцовскис. Костюмы - А. Яцовските. Композитор - Ф. Латенас.
А потом вдруг понимаешь: это вовсе не спектакль никакой. То есть это выдающийся спектакль, грандиозный. Только не спектакль. И не просто сценическое действо. И даже не исповедь.
Это знаете - как? Это как будто открыли волшебным театральным золотым ключиком неведомую дверку, а за ней - сидят люди и говорят о самом главном. О самом-самом таком, о чем мы говорить стесняемся, но непременно мучительно думаем, потому как люди. И все это расцвечено немыслимыми, ежеминутными режиссерскими придумками.
Это как называется? И поэтому все театральные, известные критикам незолотые ключи разбора спектакля здесь не работают. Актеры играют так-то, этот не дотягивает, зато тот - ура! Сценография прекрасна, музыка замечательна... Не-а.
Мимо все. Не потому мимо, что неправда, а потому, что выпадающий из общего ряда спектакль нельзя втискивать в общепринятые рамки разбора.
И тут я поймал себя на том, что, явно желая о постановке сказать, хочу написать письмо постановщику Римасу Туминасу. Потому что "Улыбнись нам, Господи!" располагает не к оценочной критике, а к беседе. (Кстати, что называется "по жизни" - излюбленному моему жанру).
Дорогой Римас Владимирович!..
Так бы я начал и запнулся о слово "дорогой". Мол, имею ли право?
Права не имею. Но начал бы именно с этих слов. И вот почему.
Дорогой Римас Владимирович! Посмотрев спектакль, я понял, что Вы - дорогой для меня человек, хотя я и видел Вас в жизни считаное число раз.
Потому что Ваши спектакли позволяют иначе взглянуть на жизнь. А как еще обращаться к тому, кто делает такое?
Первым делом я хочу сказать Вам "спасибо" за то, что сегодня театр Вахтангова задает определенный уровень. Мы как-то запутались в бесконечных разговорах про грязь в осовременивании классики, а Вы указываете путь.
Ваш спектакль напоминает истину, над которой не издевался разве что ленивый: "Театр - храм", то есть такое место, в котором нужно заниматься не дешевой публицистикой, а думать о самом главном. Потому как дешевой публицистики у нас полно, а о самом главном непонятно где и можно подумать.
Что Вы делаете со своими артистами, Римас Владимирович, это возможно объяснить? Нет, можно, конечно, сказать, что Маковецкий, Князев, Сухоруков, Рутберг, Добронравов, Попов играют хорошо. Можно даже сказать, что они играют гениально.
Только это ничего не объясняет. Потому что они не играют. И пошловато-критическое слово "живут" - здесь тоже не подходит.
Когда долго, невероятно долго и абсолютно невероятно молчит Маковецкий - кажется, что он думает о чем-то своем. И Сухоруков - артист с абсолютно звериной органикой - про свое рассказывает. И Князев мечется, свою боль выплескивая. И Рутберг играет бессловесную козочку так, что в нее влюбляешься сразу и навсегда - не в козочку, замечу, а в актрису. Молодые Добронравов и Попов существуют так, что кажется, эти молодые люди ищут что-то важное в этой жизни и нас призывают поучаствовать в этих поисках.
Как так может быть, Римас Владимирович? Объясните. Я - очень опытный театральный зритель, я чего только не видел... Но то, что получается у Вас, - это нечто совсем отдельное. Какое-то исповедальное актерское существования, когда на сцене - и герои спектакля, и просто люди.
А еще хочу сказать Вам: спасибо за то, что возвращаете на сцену слово. Сегодня ведь как? Ставят спектакли вообще без пьес. Или требуют, чтобы герои говорили, как в жизни, словно надеясь, что зритель перепутает театр и жизнь.
А в Вашем спектакле звучит Слово. Вот так вот именно - с большой буквы. И зритель следит не за сюжетом, а за мыслью. Следит - банально, но справедливо говоря, - затаив дыхание.
Вообще-то в спектакле есть сюжет и даже интрига. Дело происходит до революции. Человек по имени Эфраим Дудак узнает, что его сын совершил покушение на губернатора Вильнюса. Вместе со своими друзьями он уезжает из местечка, чтобы попасть на суд над сыном.
И знаете, что я Вам скажу, Римас Владимирович? Это совершенно поразительно и очень правильно, что Вы не доводите интригу до конца: мы так и не узнаем - встретятся отец и сын или нет, повесят юного революционера или помилуют...
Потому что спектакль про другое. И когда один из персонажей говорит, что родители и дети всегда живут на разных берегах, - это главное. Остальное - детали.
Почему у деревьев, облаков, волков нет нищих, а у людей есть? Почему в нашем мире мыслей мало, а пуль много? И волки, так похожие на погромщиков... И цыганская девочка, невероятно танцующая посреди огромной вахтанговской сцены... И герои спектакля... И бесконечная, молчаливая - не оторваться - сцена смерти одного из героев... И абсолютная тишина зала, взрывающаяся долгими аплодисментами... И еще... И еще...
Фразы и сцены перемешиваются в голове. Не для того, чтобы это критически оценивать.
Громкая премьера на сцене московского театра имени Вахангова. "Улыбнись нам, Господи" - спектакль по романам Григория Кановича, писателя, родившегося в Литве и живущего сейчас в Израиле.
Жизнь и творчество Римаса Туминаса отлично иллюстрируют мысль о том, что самым действенным способом объединения постсоветского пространства могла бы стать общая культура. Консерватория в Вильнюсе и диплом режиссера в Москве; двадцать лет работы в Государственном академическом драматическом театре Литвы, создание Малого театра Вильнюса в провозглашенной независимой Литве и постановки в лучших московских атрах, престижная российская награда «Золотая маска», которая в 1998-м вручалась Туминасу за лучший спектакль, но уже в категории «зарубежного». А в нынешнем, 2014-м – «Золотая маска» вновь, уже за постановку «Евгения Онегина» на «своей» сцене Театра Вахтангова. После того когда Римаса Владимировича, приглашенного «варяга», в 2007-м позвали на должность художественного руководителя этого легендарного академического театра. Постановок Туминаса придирчиво ждала вся театральная Москва. Каков результат? Сегодня это один из самых посещаемых драматических театров в России.
– Римас Владимирович, вас можно поздравить с очередной успешной премьерой, спектаклем «Улыбнись нам, Господи». Фактически это попытка показать дорогу жизни на примере одной еврейской семьи. Но сами вы называете этот спектакль опасным. Почему? – Зачастую еврейская тема в искусстве воспринимается достаточно враждебно. Казалось бы, уже столько всего сделано в этом направлении, но все равно внутри заложена какая-то «бомба». Для меня же здесь были важны общечеловеческие проблемы, а вовсе не какие-то сугубо еврейские. Выбирая эту пьесу, я вставал на опасный путь, но это мой путь или даже, можно сказать, наша общая ДОРОГА. Путь этот все называют по-разному: дорогой к счастью, к демократии, к свободе. Не важно, как назовете, главное – не стоять на месте, не любоваться собой, таким великим и необыкновенным. Не красоваться перед другими. Бывает, человек стоит на одном месте, а ему кажется, что он движется. Или сделает шаг и думает, что его обязательно кто-то должен заметить и оценить. Мы любуемся собою, мы слишком горды и высокомерны. Это нам мешает идти вперед, а значит, и развиваться. А уже в дороге мы понимаем, что спасать нужно не только своего ближнего, но и все человечество. Нужно ощущать себя частью человечества. Нет чужой боли, нет чужого горя. Вся боль – это и твоя боль. Поэтому можно уже говорить о дороге познания мира и познания нашей собственной жизни. Именно поэтому этот спектакль и является опасным, но я сознательно иду на это. Наверно, так я пытался декларировать какие-то мои внутренние устремления, без оглядки на мнение других.
– В артистической среде мы это наблюдаем постоянно. Приходится ли вам переламывать актеров? – Переламывать – это фактически означает напоминать всем, и не только актерам, о том, что мы смертны. Уходящее время – одна из самых важных тем, которые меня волнуют. Когда-то поэт Батюшков сошел с ума, пытаясь понять, что же такое время. Даже уничтожил все часы в своем доме. Лично для меня уходящее время ассоциируется с образом бабушки, бредущей пасмурным днем по безлюдной улочке с корзинкой, наполненной всякой всячиной. Что она несет? Куда идет? Какая у нее боль? Вглядываясь в эту сгорбленную старушку, понимаешь, что у тебя уже нет права на самолюбование, что собственные проблемы не столь уж серьезны по сравнению с ее ношей.
– Не слишком ли безрадостный взгляд на время? Все-таки человечество в целом стало жить лучше. – Нам хочется думать, что мы стали жить лучше. И особенно хочется думать, что наши дети и внуки будут жить еще лучше. В нас живет вечное стремление к празднику жизни. Мы постоянно движемся к этому празднику, а он все дальше и дальше. Но это и хорошо, что мы так никогда до него и не доберемся. Потому что, наверно, если попадем, то разочаруемся и развитие прекратится.
– В свое время Оскар Уайльд говорил: «У человека могут быть две трагедии, первая – никогда не добиться исполнения своего самого заветного желания, а вторая – когда это желание исполнилось». – Вполне с этим согласен. Не дай бог реализовать все свои желания, тогда все движение вперед прекратится. Потому я и говорю про постоянное движение к празднику жизни, а не про то, как реально на нем оказаться. Но в вечной погоне за сиюминутным мы забыли одно святое слово – «сеять». Никто ничего не «сеет». Никто не «пашет», не создает что-то своими руками. Большинство давно уже превратилось в потребителей и пользователей. Потому-то у этих людей и нет ДОРОГИ, они ее просто не ищут, поскольку считают, что им все кто-то должен поднести, причем все и сразу. Еще и критикуют, что не так поднесли.
– Хорошо, конечно, идти по своей собственной дороге, однако мы не можем отгородиться от окружающей действительности. Как вы сами решаете эту проблему? – Нынешние катаклизмы нужно вбирать, пытаться понять, но никого не судить. Не нужно пугать войной, ее не будет, если мы все мирно будем заниматься любым созидательным трудом, даже просто сажать в своем собственном саду. Мы не должны быть заложниками политических игр или финансовых афер. Единственно, чьими заложниками мы можем позволить себе быть, – это культура и искусство. Но если все-таки катастрофа произошла, то не стоит бесконечно оплакивать обломки, а нужно опять строить и двигаться вперед. И в этой созидательной работе задача театра на Земле – гармонизировать мир, который многие другие постоянно норовят разрушить. А мы, как пчелы, вновь и вновь должны воссоздавать гармонию в человеческих душах. Может быть, этот процесс не имеет конца и безнадежен, но мы будем все время продолжать строить свои «соты», потому что другого выхода нет. Одни разрушают жизнь, а в противовес им другие должны ее постоянно воссоздавать. Пусть хоть в чьей-то памяти да останется гармония, созданная нами на сцене. Лично мне хотелось бы нарисовать талантливую картину, чтобы остаться в памяти подольше. Или роман написать.
– А вы рисуете? – Немного занимаюсь скульптурой. Может быть, во мне говорит эгоизм, ведь скульптура – это более долговечно, чем спектакль. Мне очень хочется, чтобы после меня осталось что-то долговечное.
– Как вы можете описать свою собственную ДОРОГУ? – Путь каждого человека представляет собой часть общечеловеческой дороги. Мы встаем на нее и должны идти, прокладывая себе путь умом, талантом, энергией или какими-то другими созидательными качествами. Судьба у каждого своя, но сообща человечество должно двигаться к общим целям, общему «празднику», который отодвигается все дальше и дальше. Да, мы все зависим от рока, который ведет нас по жизни, мы его пленники. Но это вовсе не означает, что при этом мы должны становиться рабами на Земле. Наоборот, в той степени свободы, которая нам отпущена судьбой, мы должны стараться максимально проявить себя. Честно говоря, мне противна вечная игра человеческих амбиций, которая все время приводит мир на грань катастрофы. Я не хочу постоянно быть чьим-то заложником в этой жизни. Именно поэтому в каждом спектакле мне хочется позвать зрителей в какое-то другое измерение, в обещанный жизнью праздник, в рай, навсегда потерянный человечеством.
– Желание оторваться от грешной земли в любом театре наталкивается на путы каждодневных обязанностей, столкновений интересов и административных проблем. Наверняка до небесной гармонии очень далеко, когда приходится выбирать актеров на главные роли среди многих талантливых и амбициозных? – К сожалению, в актерах нужно постоянно убивать звездную болезнь, иногда и очень неприятными методами. Когда актер начинает чувствовать себя «его величеством», то творчество и совместная работа невозможны. Каждый новый спектакль должен очищать артиста от наслоения прежних штампов и заново наполнять его эмоциями, как в первый раз. Нужно всегда помнить, что все мы смертны. На сцене актер выполняет волю режиссера, но играет-то он даже не перед зрителями, а перед Богом. За тобой наблюдает и будет судить какая-то высшая сила, для нее и нужно играть. Есть известная мысль, которую многие приписывают Шекспиру, хотя до него ее выразил Пьер Ронсар: «Весь мир – театр, мы все – актеры поневоле. Всесильная судьба распределяет роли, И небеса следят за нашею игрою». Я абсолютно с этим согласен: «небеса следят за нашею игрою». Вот, на что должна быть нацелена и игра актеров, и сама постановка, – на оценку небес. И если говорить с актером откровенно, то он обязательно тебя поймет. А если еще и публика поймет и примет спектакль, то, мне кажется, именно тогда мир будет немного гармонизироваться. Хотя бы на те три часа, пока длится спектакль.
– Легче ли вам работать в классическом репертуарном театре или, наоборот, сложнее, поскольку здесь свои устоявшиеся отношения и признанные звезды? – Режиссер должен суметь впитать историю театра, не отбрасывая ее, а при этом раскрыть возможности труппы по-новому. Использовать потенциал театра, но не носить у себя на шее «камень» из интриг, традиций и предпочтений. Иначе у него не получится ничего стоящего. Однако каждый актер носит на себе свой «камень», а я хочу его раздробить и очистить актерскую душу, раскрыть ее для новых экспериментов. Через нового персонажа актер должен все время и сам себя освобождать. Признаюсь, все время заставлять людей освобождаться и меняться, очень тяжело. Гораздо легче не иметь постоянной труппы, а набирать артистов в зависимости от постановки. Тогда нет ни человеческих обязательств, ни социальных. Однако в театральной жизни это путь некоего «мещанства» и приспособленчества. Путь слабости. Я бы тоже где-то в душе мечтал быть вольным художником в цилиндре и белом шарфе, который легко и изящно порхает по разным театрам, как по званым балам. Конечно, это очень удобно, когда набираешь, кого хочешь, и делаешь, что хочется. Да, сейчас я, в принципе, волен выбирать по своему желанию, но многого не могу себе позволить, потому что тогда потеряю особый момент творчества в собственных актерах. А хочется добиться нечто такого, что может удивить и их самих. Скажу так: избавиться от груза грехов и жизненных наслоений самому и помочь избавиться от него актерам – это один из самых приятных, хотя и сложных моментов в моей работе. В театре мы все время пытаемся избавиться от грехов, а небеса следят за нами. Может быть, это прозвучит несколько высокопарно, но спектакль я сравниваю с молитвой. Несложно сделать нечто авангардное, раздеть актеров на сцене, а вот зажечь огонь в зрителях – это по-настоящему трудно. Есть театр, а есть шоу, и это нужно разграничивать. Лично я нахожусь в театре и хотел бы, чтобы он театром и оставался.
– Вы говорите о театре так, как о нем говорили веке в ХIХ. Но сегодня у многих актеров потеряно понятие служения сцене и профессиональная планка из-за этого сильно снижается. При этом, когда на сцену выходит Юлия Борисова, начинавшая актерскую карьеру еще в 50-х прошлого века, поражаешься ее гибкому голосу и молодой осанке. А готовы ли молодые артисты «умирать» в театре каждый вечер или проще мелькать в сериальном «мыле»? – К счастью, артисты последнее время возвращаются в театр, к своим истокам, как будто к роднику напиться. Театр – родина актера, его семья. Это меня очень радует. Было время, когда артисты разбегались, хотели быстрой славы, денег, и это вполне понятно, ведь актеру трудно жить, содержать семью. Сам стараюсь отпустить их на съемки, поскольку понимаю, что без этого сегодня нельзя.
– Римас Владимирович, вы производите впечатление достаточно строгого человека. Откройте тайну, каковы ваши «слабые стороны»? – Моя слабость – это любовь. Не могу отказать тем, кто меня любит как человека или как режиссера. Тогда у меня не хватает характера сказать «нет». Не помню, то ли я прочитал где-то эту фразу, то ли сам придумал, но мог бы пошутить так: если бы я был женщиной, то постоянно ходил бы беременной. Меня вдохновляет любовь и мечта.
– Вы привыкли к успехам своих постановок, а был ли спектакль, который считаете недооцененным? – Да, пожалуй. Мне лично очень дорог спектакль «Ветер шумит в тополях» французского автора Сиблейраса. Это удивительная пьеса. Однако после шумного успеха в Москве моего «Дяди Вани» на меня просто напали за эту постановку. Я бы даже сказал сильнее: хотели уничтожить. Сразу вспомнили, что я литовец, стали изображать чужаком. «Зачем его пригласили?», «Почему он не ставит современных российских авторов, а берет такие пьесы?..» Я же вовсе не против современной русской пьесы. Как только встречу такую, которая меня затронет, так непременно и поставлю. В Москве умеют необычайно восхвалять, но и безжалостно уничтожать. Так я и живу, между уничтожением и славой.
– Но, наверно, уже закалились? Прошли те самые «огонь, воду и медные трубы»? – Кажется, и, правда, все прошел, больше никто и ничто не пугает. Даже смерть. Испытанием для меня теперь является каждый новый автор. Я должен его понять и возвысить. Через него обретаю что-то новое в самом себе. И потому ничего не боюсь. Пытаюсь этот мир автора донести до других. Очень часто слышу от режиссеров: «Я хочу себя выразить». Но кто мы такие, чтобы все время выпячивать себя? Чем мы интересны? Выразите автора, выразите эпоху, почувствуйте и передайте ее «аромат», если, конечно, сумеете. А не так, как сейчас стало модно ставить: по мотивам. Достоевский или другой великий автор превращается при таком подходе в какого-то «дружка», с которым можно особо не церемониться. Хотелось бы пошутить, но доля правды в этой шутке есть: нужно ввести цензуру и запретить за государственные деньги измываться над классикой. Хочешь уродовать классиков – трать свои деньги. А то пытаются делать «про жизнь», не понимая ее и не раскрывая. Но что-то никто не торопится назначить меня главным цензором.
– Цензором быть не так-то легко. Например, Аксаков, автор сказки «Аленький цветочек», одно время очень хорошо зарабатывал на этом поприще, но не выдержал, постоянно пропуская в печать вольнодумные, по мнению императора, произведения. Из вас цензор, похоже, тоже не получится, даже не мечтайте. – Помечтать все-таки можно. Уж очень не хочется допускать уродования классики.
– В Театре имени Евгения Вахтангова целая плеяда «старой гвардии» народных и заслуженных артистов. Как вы находите с ними общий язык? – Конечно, очень сложно, ведь это уже сложившиеся, масштабные личности. Но, когда ты им не врешь, а открыто декларируешь свои цели, они это понимают. Когда идешь по пути искусства и познания, вырабатывается собственный творческий язык. Сначала он может быть непонятен, но актеры к нему прислушались. И сейчас замечательные, всеми любимые актеры театра из «старой гвардии» – мои друзья и опора. Я их любил и раньше, когда в этом театре еще не работал, а они меня полюбили сейчас. Не устаю восхищаться ими, ведь именно эти люди сохраняют дух театра. Они могут играть мало, но само их присутствие уже очень многое значит. В них по-прежнему живет страсть к театру. Одной из наших старейших актрис, Галине Коноваловой, 98 лет. Пока мы с вами беседуем, она вместе с легендарной Юлией Борисовой играет на сцене. Так вот, Галина Львовна иногда иронизирует: «Всего 30 лет актеру, а он уже в депрессии, жизнь, видите ли, у него разбита». Он пьет антидепрессанты, если не что-нибудь похуже. Ее же собственный пример демонстрирует, что и в 98 можно быть звездой!
Интересно Римас Владимирович Туминас (1952 г.р., Кельме, Литовская ССР. Отец литовец, мать русская, из семьи старообрядцев) – режиссер, лауреат Гос. премии России (1999), премии «Золотая маска», премии «Живой театр» (2011), премии «Хрустальная Турандот» за спектакли «Дядя Ваня» (2011), «Пристань» (2012), «Евгений Онегин» (2013), премии «Звезда театрала» в номинации «Лучший режиссер» (2013), худ. руководитель Государственного академического театра им. Е. Вахтангова (с 2007 г.).
В 1970–1974 гг. учился в Литовской консерватории. Выпускник режиссерского факультета ГИТИСа (курс И. Туманова). В 1979–1990 гг. – режиссер, в 1994–1999 гг. – гл. режиссер Национального драматического театра Литвы. В 1990 г. основал и возглавил Малый драматический театр Вильнюса. В Театре им. Вахтангова поставил спектакли «Троил и Крессида» У. Шекспира (2008), «Последние луны» (по пьесам Ф. Бордона и Г. Мюллера, 2008), «Дядя Ваня» А. Чехова ( 2009), «Маскарад» М. Лермонтова (2010), «Ветер шумит в тополях» Ж. Сиблейраса ( 2011), «Пристань» (по мотивам произведений Б. Брехта, И. Бунина, Ф. Достоевского, Ф. Дюрренматта, А. Миллера, А. Пушкина, Э. де Филиппо, У. Шекспира); к 90-летию Театра им. Е. Вахтангова (2012) спектакль «Евгений Онегин» А. Пушкина.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 27
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума