Новый адрес форума http://antipenko.kamrbb.ru/ Регистрация не нужна, все ники перенесены, но пароли будут новые, поэтому пишите мне в личку, я вышлю вам пароли для входа. За паролями можно обратится также к shtany55 в личку.Те участники, которые не получили пароль, обращайтесь по адресу электронной почты otschelniza@mail.ru или shtany55@mail.ru.
Художественный руководитель театра Р. Туминас в преддверии юбилейного сезона обратился к коллективу: «Я хочу разбудить в вас потребность в самостоятельном поиске пьес, режиссуры, потребность пробовать, экспериментировать, дерзать, ошибаться, творить, побеждать». Этот призыв был услышан и поддержан труппой. Так появились «Прощальные гастроли» Ю. Эдлиса и начались репетиции «Медеи» Ануя (режиссер — М. Цитриняк, в главной роли — Ю. Рутберг). Что побудило обратиться к трагедии Ануя? — Время, наши дни с глобально надвигающейся некоммуникабельностью, разрушающей личность, общество, культуру, политику — с одной стороны, а с другой — попытка не замечать этой проблемы, отсюда непреодолимая тяга к развлечениям, шоу, бездумному веселью. Тревожно, что современный мир не фиксирует историю своей болезни — поднимают голову ксенофобия, расизм, агрессия. На фоне катастрофического падения морали, цинизма, стремления к благополучию, власти денег идет разрушение человека. Быть непохожим, отстоять независимость, не примкнуть к философии «успеха», отринуть соблазнительный постулат «я, как все», побороть философию мещанства и осознать, что безликое равенство гибельно — это удел сильных. «Медея» Ануя спустилась с котурн Еврипида, она ближе, понятнее нам, ее лексика современна. Диалог героев трагедии как бы движется по спирали, кругами — от прошлого к настоящему и опять к прошлому. Создатели спектакля попытались вычленить смысл из потока слов и событий. Медея Юлии Рутберг живет не сегодня, а вчера, у нее нет завтра. Ее память неистребимо возвращается к истокам, когда она, дочь царя Колхиды, похитила ради любимого золотое руно. Для Медеи предательство Ясона не только попрание любви, это разрушение ее жизненного пространства, гармонии души. В их поединке не может быть победителя. В единоборстве столкнулись разные миры, где долг, честь и «здравый смысл» — антагонисты. Смерть — граница их вражды и выбор ее - высшее проявление свободы личности. Медея уходит в небытие вместе с детьми, ибо не может оставить их такому Ясону, благоденствующему в созданном им мире филистерского равнодушия. Она не позволит им оказаться заложниками пошлой философии сытого равенства. Смерть — не поражение Медеи, а ее нравственная победа. В трагедии Ануя столкнулись два Мира — Медея и Ясон, свобода и мещанский стандарт жизни. Финальная мизансцена — метафора. Фигура Медеи рифмуется с мифической Никой — символом Победы.
На малой сцене Театра имени Вахтангова премьера спектакля "Медея", в заглавной роли которого сыграет Юлия Рутберг.
Это уже четвертая "Медея" на московской сцене за последние два года. Сначала ее (по разным литературным текстам) поставил в ТЮЗе Кама Гинкас, с Екатериной Карпушиной в главной роли. Затем – вне стен репертуарного театра – "Медею" Хайнера Мюллера со Степанидой Борисовой выпустил Шамиль Дыйканбаев. Месяц назад в "Школе драматического искусства" Владимир Берзин представил премьеру спектакля "Театр Медеи" по пьесе Клима (Владимира Клименко), главную роль в котором сыграла Оксана Мысина. И вот на малой сцене театра Вахтангова появилась "Медея" в постановке Михаила Цитриняка по пьесе Жана Ануя. На вопрос, знает ли он, сколько "Медей" развелось за последнее время в Москве, режиссер отвечает:
– Я в этом не виноват. Каждый режиссер ставит о своем. Здесь есть удобная для постановщика классическая схема: единство места, времени и действия. Здесь есть героиня. Больше ничего общего.
Декорация Марии Рыбасовой простая, но выразительная: сначала это разостланный на сцене кавказский ковер, потом – он же, свернутый в огромный тюк. В символическом значении – тяжелая ноша любви и мести, которую пестует в себе героиня. Юлия Рутберг одета в черный (не то военный, не то походный) костюм, и в нем напоминает ту Медею, о которой Ясон говорит, как о единственном солдате его армии. Медея Юлии Рутберг – не царица, не волшебница, это очень сильная женщина, которая действительно утомила Ясона властной любовью и жаждой абсолютной, ни с чем не считающейся, свободы. На вопрос, как может актриса внутренне оправдать героиню-детоубийцу, Юлия Рутберг отвечает:
– Для нее существует любовь, а человек без любви – засохшее растение. Если он не знает любви, не испытал этого чувства, не боролся за него (потому что любовь это такое чувство, которое дарится, а потом ты за него борешься), тогда ему не понять Медею. Наверное, мы не можем ее любить, но ее есть за что уважать. В этой пьесе действует выдающийся мужчина и выдающаяся женщина, и это история борьбы титанов. В обоих – высокая концентрация человеческих качеств. Беда сегодняшнего времени в том, что женщины хотят быть самодостаточными. Теперь я знаю, что всем медеям (и в мифе, и у Еврипида, и у Ануя) хочется быть слабыми, нежными, и чтобы рядом с ними были сильные мужчины.
Обычно ближе к финалу, чтобы объяснить дикое преступление Медеи, приходится изображать клиническую картину безумия. Но в этом спектакле, кажется, придумано нечто новое. Медея загнана в ловушку: Креонт гонит ее вон, Ясон от нее отрекается. Если она ослушается приказа, ее казнят. Вернуться в Колхиду она (убийца собственного брата и изменница) не может. Там ее тоже ждет страшная кара (текст Ануя допускает такую версию). Вероятно, что гнев правителей падет и на головы ее малолетних детей. Тогда лучше убить их самой, чем отдать на растерзание толпе. Что ж, это психологически убедительная интерпретация классического сюжета.
"Медея" Ж.Ануя в Театре им. Е.Вахтангова, реж. Михаил Цитриняк
Режиссер поставил спектакль без оглядки на театральный контекст - но мне трудно было таким же незамутненным взглядом его смотреть, я не могу забыть о том, что только за последние годы, только на московской сцене и только к ануевской "Медее" другие режиссеры обращались дважды, и какие режиссеры - Гинкас и Жолдак! А ведь есть еще, пятнадцать лет уже идет "Медея" Еврипида в постановке Юрия Любимова. Но Цитриняк предлагает действо в формате, который мог показаться свежим четверть века назад, игнорируя особенности пьесы Ануя (а пьеса - не трагедия и не мелодрама, это философская драма, где сталкиваются, конфликтуют не обычные люди и не обычные персонажи, но взгляды на жизнь, способы существования), но и мало что предлагая взамен.
Оформление сцены состоит из круглой подстилки, символически обозначающее солнце (что напоминает о генеалогии Медеи), которая в момент, когда героиню пытаются изгнать, сворачивается в дорожный тюк, подвешенный на загодя припасенный художником крючок, и "пульсирующего" временами задника. Костюмы - условно-современные, на Медее - майка и широкие штаны с карманами, на остальных рубашки, пиджаки и брюки, в финале из свертка, с самого начала присутствующего на сцене, героиня извлекает платье с металлическими украшениями. В условно-символическом, условно-ритуальном ключе выстроены и пластический, и интонационный рисунки героини - что, если честно, в упомянутом театральном контексте сегодня кажется несколько наивным, особенно когда Медея, убивая детей, обмакивает тряпочки в красную краску, а потом этими же тряпочками стягивает себе горло.
Самой интересной актерской работой оказывается, как ни странно, Язон в исполнении приглашенного со стороны Григория Антипенко. У него нет репутации большого театрального актера (да и откуда ей взяться, не от спектаклей же Павла Сафонова), но есть все предпосылки для этого. Другое дело, что вместо заложенного в пьесе конфликта между человеческим и сверх-человеческим началами, между обычной, будничной жизнью и существованием на грани (который у Ануя, между прочим, разрешается совсем не однозначно, Ануй не спешит осудить стремление к "простому человеческому счастью" как нечто постыдное и пошлое, но и Медее с ее сверх-человеческими запросами оставляет право на ужасный, но единственно возможный для нее выбор) Антипенко играет обобщенный тип мужчины в т.н. "кризисе среднего возраста", уставшего от всего, что "сверх", мечтающего о покое без взлетов и падений, но способного на короткий миг воскресить в себе былой огонь - ведь когда-то Медея смогла его увлечь, поднять до своих "сверхчеловеческих" высот, а в финале, где именно за Язоном остается последнее слово, окончательно погружающегося в серую повседневность. Но эта трансформация - пусть психологического, а не идейно-философского порядка - Антипенко отыграна отлично.
Юлия Рутберг в роли Медеи существует от начала до конца на одном градусе и, по большому счету, на одной краске, она тоже представляет, через погружение, через переживание (то есть старым добрым актерским методом) женскую драму, делает это с придыханиями, с заламыванием рук, не выпадая, впрочем, из границ допустимого, но и не расширяя их, чего от подобного уровня актрисы в подобного масштаба драматургии можно было бы ожидать. Рутберг как будто находится между разными вариантами Медеи, не зная, остановиться ли на мифологической, "сказочной", трагической Медее, Медее как обычной женщине ("простой бабе"), обманутой мужчиной ("простым мужиком"), или Медее-символе - так что при отдельных сильных эпизодах роль в целом во что-то последовательное, содержательно развивающееся не выстраивается.
Мальчик-вестник Александра Солдаткина - невнятный, простенький, улыбчивый паренек, сначала он неумело пробует обмануть Медею, недосказать ей главного, про свадьбу Язона, потом столь же неумело и безрезультатно предупреждает о грозящей опасности - впрочем, и этот образ, и нянька (Инна Алабина), и тем более стражники (Василий Симонов и другие вчерашние студенты Щуки) можно считать служебными, вспомогательными, а режиссер либо не пробовал их развить во что-то большое, либо не слишком в данном направлении преуспел. Креонт (Андрея Зарецкого) - образ, на контрасте с остальными, абсолютно бытовой, современный, никаких условностей, никакого деланого "трагизма", и это могло быть любопытно, если бы как-то встраивалось в общую постановочную концепцию. Будь его обращение к "Медее" Ануя чем-то уникальным - можно было бы обойтись без лишних вопросов. Но в пресловутом контексте остается непонятным, для чего взяли именно эту пьесу, почему поставили именно такой спектакль - приличный, нестыдный, но ничего не добавляющий к давно и много раз уже сказанному.
Очередная премьера в рамках юбилейного года вахтанговцев вернула на сцену Юлию Рутберг. Актриса такого уровня заслуживает главных ролей, но чаще ей достаются второстепенные персонажи. В «Медее» Михаила Цитриняка нет места таким досадным несправедливостям, Рутберг играет практически моноспектакль. Несмотря на качественные актерские работы Григория Антипенко (Язон), Андрея Зарецкого (Креон) и Инны Алабиной (кормилица), положение «примы» бесспорно. За последние 2 года лучше сыгранной Медеи на московской сцене не было.
Прежде всего, «вахтанговскую» версию отличает особая, философская многозначность. На малой сцене театра ничто не отвлекает от горьких и страстных диалогов героев. Большой кавказский ковер и тьма вокруг, — вот, собственно, и все декорации.
Здесь играют не всепоглощающую любовь царей (как в греческом мифе), но показывают, как страдает душа женщины-титана, женщины-воина, поправшей мещанскую мораль и буржуазные привилегии, на которые сделал ставку остепенившийся муж. Нет, детоубийство никто не оправдывает, но его очень логично объясняют. Медея берет на себя самый страшный грех не по причине ревности к изменнику Язону, она протестует против тех ценностей, ради которых супруг ее оставил и которые хотел навязать их общим детям. Размеренная жизнь? Всеобщее преклонение и заслуженный отдых? А как же недостижимый и манящий абсолют свободы? Геройство духа и красота чувственных удовольствий? Судьба должна быть подобна факелу в высоко поднятой руке победительницы. Иначе она не заслуживает права называться судьбой.
Юлия Рутберг хороша в ролях сильных женщин... Андрогинная фигура, злые глаза, сильные руки. Она одета в черные одежды, похожие на военный мундир, и мужские ботинки. В ее образе нет ничего от царственной женщины, которая любит и прощает. Она олицетворение власти (над чувством супруга в том числе), вырваться из-под которой для Язона — желание не только закономерное, оно инстинктивное.
Как известно, двум сильным личностям ужиться вместе не суждено. И если один из них слабеет духом, пытается покинуть поле любви-битвы, второй не дает ему это сделать. В финале Рутберг-Медея стоит посреди сцены в красной от кровавой краски белой майке-тунике и в руках у нее болтаются две тряпки того же цвета (этот символ выглядит куда убедительнее пластмассовых пупсов в МТЮЗе). В это мгновение произнесенные ею слова, действительно, страшны: «а теперь попробуй меня забыть».
Рутберг-Медея разрушает сама себя и не разрешает жить мужу так, как он хочет. Мир — это пошло, война — это хорошо. Трагедия личности, не нашедшей другого Бога кроме свободы, в постановке очевидна. И вызывает жалость — формула «все или ничего» неприменима к жизни.
Спектакль-эксперимент. На Малой сцене театра имени Вахтангова - премьера "Медеи". В основе постановки - трагедия Жана Ануя. Но в древнегреческом мифе режиссёр Михаил Цитриняк увидел историю, близкую современному зрителю.
http://www.novayagazeta.ru/arts/49843.html 05.12.2011 Чужестранка с Кавказа. Вахтанговский театр показал премьеру о любви и войне Марина Токарева. Обозреватель «Новой газеты»
«Тот, кто был счастлив в любви, не имеет о ней никакого понятия», — сказал Жан Ануй, и его кипящая страстями драматургия блестяще иллюстрирует этот постулат. На малой сцене театра Вахтангова Михаил Цитриняк поставил «Медею». В главной роли — Юлия Рутберг.
Медея в камуфляжных штанах и черной майке на окраине Коринфа, где ей позволено остановиться на ночлег, ждет своего мужа, Ясона. Ее пространство сжалось до круга белой кошмы, расстеленной у костра. Колхидская царевна, ставшая воином и кочевницей, от прошлого сохранила лишь старую няньку и повозку, в которой явилась в Коринф.
Она вглядывается в очертания ненавистного города, вслушивается в громкую веселую музыку. До стоянки, где пасется конь, где спят в повозке ее дети, долетает чад жареного мяса, поднимающийся над празднующим Коринфом, и этот запах, и эта музыка душат Медею.
Прибегает юноша-вестник: Ясон просит передать, что он скоро придет. Медея хочет узнать, что за праздник так отвлек ее мужа. В ее взгляде раньше ответа возникает догадка: это свадьба, Ясон женится на дочери коринфского царя.
И на сцене появляются четыре средиземноморских плейбоя: белые полотняные костюмы, грозная раскованность пластики — царь Креон и его телохранители. Царь (Андрей Зарецкий) похож на бывшего партийного босса: мягкое, оплывшее лицо, как губка, впитало его биографию — войны, набеги, убийства — и почти перестало быть лицом. Однако Креону больше неохота убивать. Он пришел просто прогнать Медею. В Коринфе она чужая, а Ясон — свой. И говорит он об этом просто, с бытовой интонацией многоопытного управленца. Она противится, ее деловито вяжут, давят веревкой горло, скатывают пожитки в большой тюк и подвешивают на крюке. Она просит сроку до утра, и Креон — внезапно сентиментальный вождь — опрометчиво дает ей время.
Появляется Ясон. В спектакле, идущем полтора часа, самая напряженная и содержательная сцена — этот диалог-поединок между двумя бывшими супругами. Он — на пороге новой брачной ночи, она стремится удержать его. Они кружат по сцене, словно воины в танце, и их речи строят между ними незримую стену.
Они вспоминают всё: разделенное грехопадение, битвы, ночи любви, прорастание друг в друга, свои метаморфозы, первые измены, первые признаки внутреннего побега. Их любовь — колоссальная энергия, пересоздающая тех, кто ей подлежит.
Но Юлия Рутберг играет не просто любовь, а любовь Медеи, женщины, чьим именем матери никогда не будут называть детей. Любовь, ломающую хребет всего порядка жизни, сокрушающую границы между добром и злом, испепеляющую, как молния. Предать отца, убить брата, украсть святыню — первые шаги этой любви. Уничтожить соперницу, зарезать своих детей — финальная поступь того же чувства. Медея Рутберг выглядит женщиной, еще сохраняющей признаки пола, но уже больше походящей на стихию, смерч, вселившийся в женское тело с сильными руками и матовыми ключицами. Медея, от которой уходит Ясон, призовет на помощь ночь, мрак, зверей, откроется злу. Пошлет детей с подарком невесте и уже вслед няньке надорвано закричит: дети ни в коем случае не должны открывать ларец. Сила ее неправоты поведет пьесу по спирали, нисходящей к тотальному уничтожению.
Эта Медея — существо или дохристианской, или уже постхристианской эры. Для нее нет ничего, кроме страсти, несущей разрушение. Ее жизнь — бегство в глубь инстинктов войны и охоты за подлинным чувством. Веселого Ясона, который приплыл с рисковыми товарищами за золотым руном, поглотила, подмяла ее любовь. Стоило Медее заснуть на его плече под качку «Арго», уносящего похитителей от берегов Колхиды, как она овладела его миром, вытеснив из него товарищей, азарт, легкость. И Григорий Антипенко играет Ясона пилигримом, пустившимся в путь по причине, которую забыл.
Но теперь он хочет свободы. Ему нужна не всепоглощающая страсть Медеи, не их сродство, запятнанное кровью, а наивность и чистота Креузы.
Юлия Рутберг обладает вполне уникальным актерским диапазоном: от клоунессы до трагической актрисы. Ее голос, низкий, с оттяжкой в хрип, легко становится преступным голосом Медеиного отчаяния. Она играет собранно, мощно. Эпическая речь, на которую не способны большинство современниц-актрис, в ее устах звучит естественно.
К ней подойдут парки в кавказской одежде и поднесут два сосуда с красной жидкостью. И тогда две покорные белые тряпочки, которые Медея бережно, нежно держит в обеих руках, она погрузит в сосуды. И когда Ясон крикнет: «Где дети?!» — она резким движением их выдернет, заливая кровью свою белую рубашку.
Это — жертвоприношение темным богам обладания. Роковой зависимости, в которой, как в клетке, заперт Ясон. Медея не даст ему проститься с собой. Она останется с ним щедро, насмерть.
Рутберг и Антипенко играют то, что сыграть труднее всего: любовь и ее трагическую жизнь во времени. Делают это так, что их дуэт запомнится зрителю. И спектакль, надеюсь, будет расти. Пока Рутберг, кажется, с самого начала стремится играть итог, результат. Всё, что происходит с ней в спектакле, развертывает одно состояние героини, подробно, в нюансах. Конечно, мы встречаем Медею, когда она уже находится за гранью, в некоем инобытии. Но Жан Ануй, чей текст здесь динамики ради сильно сокращен, все же предполагал для своей героини некое развитие.
Режиссер Михаил Цитриняк дебютировал этим спектаклем в Вахтанговском театре. Он дал сильной актрисе внятный рисунок роли, выстроил кинематографически крупные планы, решил заново насытить сценический язык Ануя, некогда стащившего Еврипида с котурн, интонациями античной трагедии.
Правда, в финале присутствует какая-то постановочная неточность, вносящая в спектакль излишнюю суету. То ли в некстати агонизирующем светом заднике, то ли в короткой белой рубашке Медеи, которая выглядит здесь атрибутом публичной профессии, то ли в белой муке для лица-маски, то ли в искусственной предсмертной позе на коленях, отсылающей вовсе не к Нике Самофракийской, а к Долорес Ибаррури, велевшей, как известно, умирать стоя. Всё это портит финальную коду.
К тому же не забудем: в сегодняшнем мире тотального насилия очень трудно — и в этом одна из главных проблем чтения «Медеи» — ей сочувствовать. Театр на этот счет, похоже, находится в заблуждении.
Во всем облике Медеи, как его решают актриса и режиссер, читаются современные аллюзии: как убивает Медея детей — так слепо, не задаваясь вопросами, надевают свой пояс фанатички-шахидки. Как ненавидят античную беглянку с Кавказа жители Коринфа — так сегодня ненавидят инородцев жители многих европейских столиц. Ануй написал пьесу в 1948 году, на обломках полуразрушенной послевоенной Европы, а сейчас, в эпоху обострения мировой проблемы мигрантов, засилья «понаехавших», иные ее ноты звучат с новой резкостью.
Впрочем, судя по тексту, помещенному на сайте театра, здесь как-то не вполне понимают, о чем пьеса: «Для Медеи предательство Ясона не только попрание любви, это разрушение ее жизненного пространства, гармонии души. …В трагедии Ануя столкнулись два мира — Медея и Ясон, свобода и мещанский стандарт жизни».
Читается как бред. О какой гармонии души, о какой свободе речь? Путь Медеи — от убийства брата — к убийству детей, и пьеса вовсе не о выборе стандартов разумной жизни (об этом см. «Антигону»), — а о том, что происходит с человеком, который добровольно движется между злом и еще большим злом. Именно в этом — один из главных ракурсов ее прискорбной актуальности.
С выборами, как и ожидалось, все в порядке. К утру все, кому положено, наберут столько, сколько им положено... теми, кем положено. А мы – опять про свое, про театральное.
Возможно, мы бы и не стали поздравлять Григория Антипенко с очередной премьерой – в конце концов, в наших спектаклях занято много прекрасных артистов, у которых регулярно что-то выходит (спектакль, фильм, сериал), и все отследить и отметить просто невозможно, – но не обратить внимание на одно очень выразительное совпадение было нельзя.
Григорий снова сыграл «главную мужскую роль» в пьесе Ануя, на этот раз – в «Медее». И, судя по отзывам, снова удачно. А роль-то непростая, пожалуй, даже сложнее, чем роль Орфея. И тоже в каком-то смысле на сопротивление. Антипенко ведь артист сдержанный и сосредоточенный, ему ближе «погруженность» и «засурдиненность», нюансы и полутона, а тут надо было играть почти античную трагедию, в которой Ануй, в отличие от «Эвридики», осовременил язык, но не сюжет.
Насколько ему это удалось, мы не знаем, потому что сами не видели. Но есть косвенное свидетельство, что, похоже, удалось – в нескольких заметках о спектакле упоминается, что худрук Вахтанговского театра Римас Туминас (где и вышел спектакль) был категорически против приглашения на роль Язона артиста со стороны. И его можно понять – в самом театре Вахтангова много хороших актеров, которые, наверняка, с удовольствием сыграли бы эту роль... Однако, посмотрев прогон, Туминас оставил все как есть и «благословил» работу именно в таком составе.
И вот еще одно косвенное, но верное свидетельство того же самого: партнеры Антипенко по нашему спектаклю «Орфей и Эвридика» отмечали, что два последних спектакля в ноябре Гриша сыграл как-то особенно хорошо – сильно, глубоко. И теперь понятно почему – видимо, работа над образом Язона углубляла его исполнение уже готовой роли Орфея. Так часто бывает.
В общем, мы очень рады, что Григорий Антипенко прямо-таки на глазах становится настоящим специалистом по пьесам Ануя и желаем ему все новых и новых ролей – с условием, что они будут так же помогать ему играть «старые» роли, как Язон помог Орфею.
В заключение – несколько заметок о премьере (наверняка их будет намного больше, просто спектакль только что вышел):
http://www.izvestia.ru/news/508862 6 декабря 2011, 18:05 | Культура | Алла Шевелёва Юлия Рутберг вернулась на родную сцену в роли Медеи Лучшее в премьерной постановке пьесы Ануя — дуэт Рутберг и Григория Антипенко
Фото: Дмитрий Дубинский
Не успели отгреметь праздничные фанфары спектакля «Пристань», посвященного 90-летию Вахтанговского театра, как на Малой сцене состоялась очередная премьера. Юлия Рутберг сыграла заглавную роль в спектакле «Медея».
За четыре года правления Римаса Туминаса актриса ушла в тень, в ее репертуаре осталась только одна роль — Тайная недоброжелательность в «Пиковой даме» Петра Фоменко.
Вынужденное молчание не было вызвано разногласиями с новым худруком театра. Напротив, когда Рутберг «дозрела» до Медеи, Туминас дал ей возможность сыграть бенефис на Малой сцене и одобрил команду чужаков, которую актриса привела с собой.
Чужаки — это кинорежиссер Михаил Цитриняк, у которого Рутберг снималась, и ее партнер по сериалу «Не родись красивой» — Григорий Антипенко. По слухам, Антипенко был приглашен в спектакль, потому что вахтанговец Владимир Вдовиченков от роли Язона наотрез отказался, то ли испугавшись сильной партнерши, то ли из-за плотного графика.
Никто и не скрывал, что царить на сцене исполнительница роли Медеи будет в гордом одиночестве. Действие пьесы Ануя закольцовано вокруг главной героини, по сюжету она не покидает подмостки до самого финала. Остальные персонажи — муж Язон, царь Креон, кормилица — играют по одной-две сцены, и те в дуэте с Медеей. Там, где у них эффектный выход, у нее очередной этап роли. Выдержать такой марафон может только актриса одаренная, с хорошей техникой, умная. В общем, такая, как Рутберг.
На полупустой сцене, в центре круглого ковра ее героиня как на ладони. Вначале — отвергнутая женщина, гневно наблюдающая за свадебным пиром экс-супруга. Чужестранка, предавшая отца и убившая брата из любви к Язону, она больше не может вернуться на родину в Колхиду. Язон отрекся от нее, а Креон требует, чтобы она покинула Коринф. Загнанная в угол героиня изрекает: «Сильнее, чем сейчас, я не буду никогда». И решает последние часы жизни посвятить мести.
Рутберг временами играет крупней и громче, чем требует Малая сцена. Кажется, что в процессе репетиций этих эпизодов режиссер всякий раз выходил на перекур. Переломный момент в спектакле наступает, когда на сцене появляется Язон-Антипенко. Оказывается, у подлеца и предателя, чей портрет успела нарисовать зрителю Медея, есть свои правда и боль.
Язон любил и продолжает любить Медею. Только совместные преступления, взаимные измены и высочайший градус страсти, раскаляющий их 10-летний союз, окончательно вымотали его. Женитьба на дочери Креона — это попытка бегства и забвения.
Антипенко играет Язона просто и точно. Его герой испытывает ненависть и жалость, любовь и ревность, он слаб и в то же время силен. Дуэтная сцена становится ключевой в спектакле. От филигранной негромкой игры партнера Рутберг зажигается каким-то новым огнем, сходит с котурн и находит искреннюю интонацию.
Эта ясно сыгранная сцена непостижимым образом оправдывает чудовищные преступления, вводящие в ступор интерпретаторов мифа о Медее. Убийство детей — жертвоприношение, совершенное в тщетном желании вернуть если не мужа, то хотя бы его память. «Это я, Медея! А теперь попробуй забыть меня!»
Пока героиня Рутберг продолжает считать Язона частью себя, его попытка освободиться обречена. Как в отсутствие достойного партнера обречен театр одной актрисы. Одаренной, с хорошей техникой, умной. Такой, как Рутберг.
На прогонах спектакля «Медея» в Театре имени Вахтангова исполнительницу главной роли Юлию Рутберг в шутку называли мальчиком. За время изнурительных репетиций, когда изо дня в день нужно было вживаться в роль детоубийцы, и без того стройная Юлия похудела еще на пять килограммов и выглядит сейчас как подросток. Партнером Рутберг стал Григорий Антипенко. Актер не состоит в вахтанговской труппе, но с Юлией дружен — они вместе снимались в сериале «Не родись красивой». «На роль Язона приглашали актера из труппы, но он не смог принять участия в спектакле, — призналась после премьеры Рутберг. — И тут меня осенило: лучшего партнера, чем Гриша, для меня не будет!»
Театр им. Вахтангова выпустил «Медею» Жана Ануя. Спектакль оказался бенефисом Юлии Рутберг Ольга Фукс Vedomosti.ru
«Медея» практически не покидает театральную афишу. В ней есть вечные манки (любовь и ревность за границами любых моральных норм, отверженность чужестранки, агония отношений мужчины и женщины). И есть изменчивая актуальность. У Юрия Любимова «Медея» Еврипида с заново переведенными Бродским хорами, баррикадами из мешков с песком (премьера пришлась на начало чеченской кампании) отдавалась эхом мифа Таганки, соединившей гражданственность и высокую поэзию. У Анатолия Васильева и актрисы Валери Древиль «Медея-материал» Хайнера Мюллера рвалась в архаику первобытного мифа, взрывая по пути не только мораль, но и сам язык. «Медея» Ануя и Сенеки в постановке Камы Гинкаса, тоже прошитая Бродским, справляла поминки по жанру чистой трагедии. Совсем недавняя премьера «Театра Медеи» (написанная Климом, поставленная Владимиром Берзиным и сыгранная Оксаной Мысиной история двух актрис — на роль Медеи до и Медеи после убийства детей) превратилась в театральную игру с классическим сюжетом — довольно, впрочем, тесную для дара уникальной актрисы.
В вахтанговской постановке Михаила Цитриняка Юлия Рутберг возвращает своей героине человеческое измерение. А ее поступкам — психологическое обоснование: то, в чем брато-, дето- и самоубийце Медее часто отказывают, ставя ее на котурны мифа. Ее Медея — царица-бомжиха в заношенном камуфляже и военных ботинках. Отпущенное ей пространство постоянно сужается: из круглого ковра (полянка на окраине Коринфа) скатают вещевой мешок — непомерную ношу беды и вины. Дальше ступить некуда. Медее нет пути ни назад, в Колхиду, оскверненную ее преступлениями, ни вперед, в светлое будущее победившей цивилизации.
Огонь ревности подпитывают и физиологически непереносимые ощущения — однообразные звуки свадьбы (назойливой попсовой развлекухи) и запахи жаркого. Но гораздо страшнее подступающее безумие — разум Медеи силен как раз настолько, что способен его распознать. Приступ безумия Медея — Рутберг переживает как родовые схватки — максимально расслабившись и затихнув, точно еще надеется переждать боль. Юлия Рутберг каждую минуту играет не только победительную женственность, но и цепкий аналитический ум изгойки, привыкший работать максимально, иначе ее Медея давно бы пропала.
Недолгое облегчение приносит ей Язон (Григорий Антипенко). Его прикосновения, его голос, его запах сильнее страшных слов, которые он пришел сказать. Слова лгут, но тела лгать не могут — эти двое слишком сильно проросли друг в друге. Сознавая, что другой встречи не будет, Медея пытается предельно насытить все чувства, точно раздвинуть изнутри время. Но, загнанная в угол спецназовцами в белых одеждах, она берет на себя и последнюю ответственность за гибель детей, избавляя их от страха перед убийцами и приласкав их перед смертью, как перед сном.
Эта публикация основана на статье «Легко понять Медею» из газеты «Ведомости» от 15.12.2011, №237 (3003)
Гость: актриса театра и кино Юлия Рутберг. Тема: премьерный спектакля «Медея» в театре Вахтангова. Ведущие - Виктория Луценко, Владислав Борецкий
Юлия Рутберг: «Медея – серьезный, культурный спектакль. Медея – это спектакль крупного плана. Спектакль - постановочный, но актерский. Это – то ради чего мы выбрали малую сцену. Многие приходят в зал, зная финал, поэтому они смотрят «как», а не «что». Нам было интересно, сможем ли мы сломать зрителей, заставить их забыть, что они знают финал и погрузить их в эту данную, конкретную историю, которую им рассказывают Юля Рутберг и Гриша Антипенко. Мы – люди сегодняшнего дня. Нам очень хотелось, чтобы этот миф сошел с котурн, и мы смогли бы поговорить со зрителем о тех колоссальных проблемах, которые существуют, а именно: умение разговаривать друг с другом, уважать другую точку зрения, умение слушать и слышать друг друга. Сегодня о любви говорят непочтительно и это – стертый пятак, а мы захотели вернуть какое-то первозданное ощущение того, что если рушится любовь, то рушится мир».
Юлия Рутберг: «В нашем спектакле удивительным образом зазвучало слово «предательство». Сегодня человеческое слово ничего не стоит, при этом, отказаться от того, что ты обещал, становится в порядке вещей. Мир обмельчал».
Масштабный спектакль «Пристань», поставленный к 90-летию Театра Вахтангова, стал, безусловно, ярким событием текущего сезона. Нечасто на столичных сценах появляются столь значительные, строго выдержанные по форме и по содержанию постановки, в которых замечательная актерская игра сочетается с мощной по степени откровенности, философии и глубины драматургией. Однако на фоне «Пристани», к сожалению, не так заметно прошла премьера «Медеи» Жана Ануя на Малой сцене театра, хотя этот спектакль с Юлией Рутберг в заглавной роли заслуживает не меньшего внимания.
Небольшой темный зал для 72 зрителей не рассчитан на эпическую постановку. Хотя к окончанию спектакля (он длится всего полтора часа) возникает ощущение, что перед тобой все это время проплывали картины военных действий, разворачивались сцены братоубийственной войны, и на таком фоне металась несчастная женщина – Медея, которая не в силах разлюбить своего Ясона.
В ее душе давно пылает война во имя любви, ведь любовь, по мысли актрисы, это чувство, которое «дарится, а потом ты за него всю жизнь борешься». И Рутберг играет именно такую трагическую, разрушительную любовь. Однажды на благо Ясона она убила родного брата и с детьми бежала из Колхиды. Теперь они не могут вернуться домой, поскольку там их ждет неизбежная расправа. Но Медею, похоже, больше всего на свете тревожит другое – вернется ли к ней Ясон. И уже первые эпизоды спектакля четко расставляют акценты, задают трагедийный тон действию.
Вот Медея, расстелив широкую светлую кошму, всматривается в даль – туда, где пылают костры, звучит музыка и откуда едва доносится аромат жареного мяса. Это окраина Коринфа – родного города Ясона. Когда-то Ясон бежал отсюда в Колхиду – к «своей Медее». Теперь он вернулся на родину. А Медея последовала за ним. Она пытается понять, что за праздник там вдали, но во взгляде и в хриплом голосе уже читается боль – словно она предчувствует, что это ее Ясон женится.
Режиссер Михаил Цитриняк так выстроил начальную сцену, что кажется, смотришь крупный план в кино: глаза Медеи полны горя и при этом ни единой слезинки (такую сцену можно играть и вовсе без слов – все будет понятно). Она давно выплакала свое горе, похоже, смирилась с тем, что своими руками убила брата и теперь в этих глазах – безграничная надежда и готовность простить Ясону все его грехи и измены.
Впрочем, последняя надежда рушится, когда появляется царь Креон (Андрей Зарецкий) со своей охраной. Роль Зарецкого хотя и эпизодическая, но тоже безусловная удача спектакля, потому что между его античным царем и нынешним управленцем нет никакой разницы. Сытый, самодовольный, ехидный правитель города бесцеремонно просит Медею как можно скорее убраться из Коринфа и не пугать своим присутствием местных жителей, поскольку Ясон женится на его дочери. В малейших нюансах, когда все построено на повороте головы, взгляде, паузах, едва уловимой хрипоте, проступает боль Медеи. Возвращаться в Колхиду она не может, но и оставаться тоже нельзя. И там, и здесь ее ждет расправа…
Охранники сворачивают широкую белую кошму со всем скарбом, и этот тюк подвешивают над сценой. Скромные пожитки – все что осталось у Медеи, бывшей царевны Колхиды, а теперь воинствующей кочевницы. Впрочем, есть еще кормилица и дети. Но еще немного и судьба детей тоже будет трагически решена – Медея зарежет их собственными руками, поскольку в ней словно поселился смерч, уничтожающий все на своем пути.
Режиссер построил ход спектакля как череду сенсаций, не позволяя зрителю хоть на момент отвлечься от трагедии. Казалось бы, частые трагические монологи Медеи способны «усыпить» зрителя. Но в спектакле этого не происходит: массивный текст Ануя не только кропотливо разобран, но и достаточно динамично проиллюстрирован актерской игрой, что в скромных условиях Малой сцены немалый подвиг. Ясон (Григорий Антипенко) приходит проститься с Медеей. На основе их диалога рисуется вся предыстория отношений – усталость от всепоглощающей страсти Медеи он хочет променять на преданность юной и наивной Креузы.
Но вдруг Ясон вспомнит о детях. «Где дети?» – закричит он в испуге на всю округу. И Медея, носившая в руках два белых лоскутка, погрузит их в сосуды с вином и резко выдернет, заливая «кровью» свою белую рубашку. В условиях античного сюжета этот жест напоминает скорее жертвоприношение богам чревоугодия и страсти. И эти боги в трактовке постановщика спектакля сейчас живут в Ясоне. Ведь из-за него Медея совершает очередное преступление.
О роли случая в жизни артиста написано немало статей. Для Юлии Рутберг Медея, несомненно, стала этапной работой и многое зависит от того, насколько спектакль будет пользоваться успехом у зрителя. Но несомненно одно: этой ролью Рутберг доказала, что в ней скрывается еще и сильная трагическая актриса. И хотя трагический нерв всегда проглядывал в ее персонажах (например, в Тайной недоброжелательности из «Пиковой дамы» или в Скирине из «Принцессы Турандот»), Медея стала первой работой, где все эти крупицы слились в полномасштабную картину. Сегодня на российской сцене жанр трагедии почти исчез. Считается, что и «трагики» сменились «комедиантами», но все же «Медея» Вахтанговского театра возвращает интерес к почти забытому жанру.
Так совпало: в Театре им. Евг. Вахтангова шла премьера спектакля по пьесе Жана Ануя "Медея" в постановке Михаила Цитриняка (для известного режиссера это дебют в прославнном театре), а в те же дни СМИ давали информацию о женщине из подмосковной Балашихи, которая отправила двух маленьких детей и мужа на тот свет. По только одной ей известной причине. И как прикажете после этого воспринимать кровавый сюжет великой трагедии? Как ни странно, но довольно внятные и небанальные ответы Медея с Арбата в блистательном исполнении одной из ведущих актрис своего поколения Юлии Рутберг может дать.
И это катастрофа, ведь получается - человеческую природу ничто не может ни изменить, ни улучшить. И под давлением обстоятельств из симпатичной домохозяйки может "вылезти" такой монстр - мало не покажется. Кстати, героиня нашумевшего фильма "Елена" из той же когорты. И что думать? Оправдывать, мол "архетипы" виноваты?
Медею, по-моему, нельзя оправдать ничем, а посочувствовать можно и нужно. Что в древнегреческом мифе, что у Софокла и Еврипида, что у более близкого к нашему времени Ануя - она остается с клеймом убийцы. И это приговор, и за это она поплатится, ведь нет преступления без наказания. Героиня Юлии Рутберг уже к началу действия одержима стремлением повернуть в другую сторону развитие сюжета. Она мечется, понимая, что теряет мужа по имени Язон (Григорий Антипенко играет его неким плейбоем, стремящимся к благополучию) и не слушает свою кормилицу (Нина Алабина), уговаривающую ее покинуть чужую страну и вернуться на родину. Медея обуреваема страстями, и актрисе удивительным образом удается "подкупить" зрителя, хотя он заранее знает, чем закончится история. Медея прежде всего женщина, но она неженственна, вернее, не такая безмозглая куколка, которая вдруг после всех жизненных перипетий понадобилась ее мужу Язону. Свободолюбивая, страстная, непримиримая. И в то же время все же она слаба и беззащитна и хочет, чтоб ее просто любили, не за что-то. Мужчину она любит на уровне инстинкта, и ничего не может с этим поделать. Не может она смириться с тем, что Язон предпочитает ее любви нечто другое, например, налаженный быт и покой. Уж чего-чего, а покоя эта Медея дать не может. Вот эту тему Юлия Рудберг, одетая как современный подросток в штаны с карманами, бутсы и растянутую майку, подчеркивая тем, свою "инакость" и "отвязность" на фоне "белых одежд" остальных персонажей, играет великолепно. Порывистая, нервная, она вдруг становится совсем другой, когда муж приходит объясниться и оправдаться. Ласковая, нежная, податливая, Медея сперва просто не может поверить в то, что ее герой так низко пал и ради благополучия готов предать их любовь. А то, что она ему се же мила как женщина сомнений нет, хотя он пришел к бывшей жене накануне первой брачной ночи с женой новой, дочерью царя Креона (Андрей Зарецкий). Тела тянутся друг к другу, а души разделяет непробиваемая уже ничем стена. Любовная сцена сыграна так отчаянно, что этим двоим веришь и тем более сочувствуешь Медее - все же отвергнутой и изгнанной. Адекватна ли ее месть (трое убиенных - собственные дети плюс соперница) случившемуся - вот в чем вопрос. Медея отомщена. Язон повержен. И как им дальше жить с этим?
Действие спектакля поначалу разворачивается на круглом в виде солнца уютном матрасе - предмет из прошлой более-менее благополучной кочевой семейной жизни (художник - Мария Рыбасова). Изгнанная из Коринфа царем Креоном, она сидит со своей кормилицей у костра и прислушивается звукам празднества, смутно догадываясь, что это свадьба и что ее муж находится именно там. Позже коврик сворачивается в грубый бесформенный тюк и висит как дамоклов меч над головами участников трагедии. В финале прямо под ним - босая, совсем беззащитная Медея в белой рубахе. Две прислужницы принесут ей сосуд и она окунет в него две белые тряпочки, а потом будет стоять с этим окровавленными символами двух своих зарезанных детей. Жалкая, обессиленная, отомстившая.
Эта роль в актерской судьбе замечательной актрисы Юлии Рутберг, конечно, станет одной из главных. Видно по всему как давно она ждала подобной роли, ведь в родном театре она работает преступно мало. То, с каким накалом страстей и глубинным проникновением в образ она играет свою Медею, в чем-то оправдывая, в чем-то обвиняя, выводит спектакль на уровень высокой трагедии. Трагедии на все времена.
Афиша спектакля "Медея". В главных ролях: Юлия Рутберг и Григорий Антипенко. dubinsky_photo January 19th, 22:20 Фотография, которую я сделал во время прогона спектакля - стала его афишей, что мне очень приятно. Кстати, постановка - замечательная. Актёры - блестящие.
Материал о вахтанговцах с моими снимками в еженедельнике "Эхо планеты" dubinsky_photo December 28th, 2011
Театр имени Евгения Вахтангова отметил юбилей - девять десятилетий со дня основания.
Постановка "Пристани" воспринимается не как традиционная акция к юбилею, а как заслуженная дань актёрам, посвятившим всю свою творческую жизнь одному театру - Вахтанговскому. Его нынешний художественный руководитель Римас Туминас лепит, по существу, мозаику из произведений Брехта, Бунина, Достоевского, Дюрренматта, Миллера, Пушкина, де Филиппо.
Разные по теме и стилю сцены Туминас большим мастерством объединяет в единое целое. Каждый эпизод блистательно сыгран актёрами, чьё мастерство стало легендой: это Юлия Борисова, Людмила Максакова, Владимир Этуш, Юрий Яковлев, Василий Лановой, Вячеслав Шалевич, Галина Коновалова, Ирина Купченко.
Легендарные вахтанговцы десятилетиями восхищали своим поразительным искусством. И на премьере они удивляли ошеломляющей энергией, проникновенным словом, блестящими сатирическими находками. Они были так же молоды, как прежде, будто и нет всех этих лет. Праздник, да и только.
Второй премьерой юбилейного сезона стала "Медея" Жана Ануя. И это была победа Юлии Рутберг, создавшей трагический образ большой силы. Почему этот миф о колхидской царевне, которая помогла Язону и его аргонавтам увезти золотое руно, интересен сегодня? Режиссёр спектакля Михаил Цитриняк, исполнители главных ролей Юлия Рутберг и Григорий Антипенко, представляют героев двух миров - Запада и Востока, противостояние людей разного менталитета. Язон готов отказаться от своего героического прошлого, он ищет покоя. А мятежная душа Медеи никогда на это не согласится. Два мира столкнулись в их поединке - мир мещанского благополучия и мир гордой, независимой личности, для которой честь и долг священны. Зрители легко улавливают прозрачный намёк на нынешнее общество с его необузданной тягой к развлечениям. Предательство Язона, оставляющего Медею ради беспечного существования, для неё немыслимо пережить, невозможно простить. Только смерть, уход из жизни вместе с детьми - единственный выход.
Актриса вложила в этот образ весь свой темперамент, энергию, поразительную пластику, силу речи - от шёпота до крика. Её страстный монолог как электрический разряд летит в зал, захватывая зрителя своей энергией.
О "Медее", о работе в театре имени Вахтангова мы беседуем после премьеры с Юлией Рутберг:
- Римас Туминас, рассказывая в интервью нашему журналу о планах празднования 90-летия, помнится, не упоминал "Медею". Как возникла идея спектакля?
- В преддверии юбилейного сезона наш художественный руководитель обратился к коллективу со словами: "Я хочу разбудить в вас потребность в самостоятельном поиске пьес, режиссуры, потребность пробовать, экспериментировать, дерзать, ошибаться, творить, побеждать". Тогда у нас с режиссёром Михаилом Цитриняком возникла идея поставить "Медею". Мы пришли с этим предложением к Туминасу. "Начинайте с отрывка", - сказал он. Но мы для показа подготовили почти всю пьесу - играли час пятнадцать минут, тогда как весь спектакль идёт сегодня час тридцать. Наша работа вызвала интерес. Римас Владимирович после просмотра сказал, что мы можем работать дальше. Он не просто помогал нам, он нас прикрывал, хотя был строг, какие-то вещи ему показались неверными. Но мы работали в абсолютном сотворчестве.
Мы чувствуем безмерную благодарность за доверие и за огромное внимание, которое худрук уделял нам в то время, когда сам заканчивал труднейшую постановку "Пристани". Мы в конце концов пришли к общему знаменателю, как ни трудно нам было взять эту высокую планку в трагедии.
- "Медею" вы сыграли к 90-летию театра. Что для вас эта дата?
- Мы делали свой спектакль не к дате. Что значит дата? Это какой-то советский подход к датам. Празднование юбилея театра, к счастью, не стало традиционным концертом с чтением бесконечных адресов с худшими или лучшими шутками. Вся труппа пахала, работала во всю мощь. Наши старики показали в "Пристани", какие они титаны. То, что было на сцене театра в это 90-летие, это какая-то Третьяковская галерея театральных шедевров, Эрмитаж, если хотите. Потому что этот спектакль - сокровищница не только нашего театра, но всего русского театра, русской культуры.
- За 90 лет в театре не раз менялись художественные руководители. Как это сказывается на творческой обстановке?
- У театра есть свои циклы развития. Мой педагог в Щукинском училище и блистательная актриса Алла Казанская говорила, что проработала в своей жизни как минимум в трёх театрах Вахтангова. Сейчас прекрасно понимаю, что она имела в виду. Когда приходит новый художественный руководитель, всё меняется, но главное, чтобы не менялись культурные ценности. У каждого большого режиссёра свой взгляд на мир и своя эстетика, свой почерк, и это нормально. Наш театр очень изменился с приходом Туминаса, и слава Богу, что 90-летие пришлось на то время, когда Римас Владимирович окреп на новом поприще, когда труппа вошла с ним полностью в творческий и человеческий контакт. "Пристань" была уже не вторым и не третьим его спектаклем - и вот результат.
Мне кажется, что наш юбилейный сезон - это начало мощного четвёртого театра. Радостно сознавать, что мы движемся вверх, растёт наш творческий заряд. Вы видели, как много молодёжи занято в юбилейном спектакле "Пристань". На сцене 68 человек - представители всех поколений актёров. Мы будто связаны одной нитью, такое содружество нельзя получить в разговорах в коридорах и гримёрках, оно нарабатывается только в совместной работе, плечом к плечу, в спектаклях.
- За то время, что вы работаете в театре, спектакли ставили разные режиссёры. Каковы ваши впечатления о работе с ними?
- Когда наш курс пришёл в театр - а я не одна была принята в труппу, художественным руководителем был Михаил Ульянов. Принимая театр, он сказал, что никогда не будет сам ставить спектакли. Как мудрец, он понял, что театру нужна большая режиссура, и пригласил на постановки Петра Фоменко, Романа Виктюка, Аркадия Каца и Гарри Черняховского. На всю жизнь для меня самым важным, самым значимым останется работа с Гарри Черняховским. Он дал мне старт, благодаря ему я сыграла свою первую роль на вахтанговской сцене, это была "Зойкина квартира" Булгакова. Пётр Фоменко, Роман Виктюк сделали из меня профессиональную артистку. Фоменко, у которого я играла в двух спектаклях, был для меня не только режиссером, но и педагогом. Он научил меня не только существованию на сцене, но существованию в искусстве, взаимоотношениям с драматургией, с литературой, тому свойственному ему вкусу в выборе музыки, изобразительных средств, которые всегда присутствуют в его спектаклях. Благодаря этим людям у нашего поколения, я уверена, есть профессиональный культурный уровень и большой запас прочности.
- Почему вы выбрали именно вахтанговскую школу, театральное училище имени Щукина?
- Вы так шикарно выразились: "выбрали". Да меня туда еле-еле приняли с третьей попытки. Меня, впрочем, не принимали и в другие театральные вузы по причине того, что "нет во мне ничего актёрского". Так что кроме эстрадного факультета в ГИТИСе нигде ничего во мне не увидели. Но я занималась у бывших выпускниц Щукинского Нателлы Бретаевой и Натальи Нечаевой. Благодаря им та самая бацилла Щукинского училища во мне прорастала. Я хотела учиться только в вахтанговской школе, я интуитивно чувствовала, что это моё. Мне казалось: окончишь Щукинское, и вот оно, счастье. Вахтанговская школа была для меня большим везением, это мой главный лотерейный билет, который мне достался кровью, но я попала туда, где моё место.
Мы не только прекрасно были обучены, наши педагоги учили нас и тому, как мы должны вести себя в театре, за что нужно бороться, а где нужно забывать о себе, делиться ролями, потому что нельзя сыграть всего. Я по этим заповедям живу.
- Как они вам пригодились, когда вы решили сыграть Медею?
- Я приложила очень много сил - и организационных, и актёрских, - чтобы "Медея" состоялась в театре. Нас поздравили с этой работой, которая была нами предложена, сделана, завершена, и мы никому не перебежали дорогу, никого не расталкивали локтями, мы занимались делом, и оно принесло нашей творческой группе большое счастье.
- Что вы хотели сказать этим спектаклем сегодня?
- Трагедию сейчас почти никто не играет. Мы стараемся всё больше развлечь публику. Но за последние два года в разных театрах вышло четыре "Медеи". Наверное, всех привлекла общая тема: взаимоотношения между западными, русскими людьми с людьми Кавказа. Отношения очень непростые, целый узел проблем, которые не рассасываются, а лишь усугубляются. В пьесе есть восточная женщина и европейский мужчина. Их проблема созвучна сегодняшнему времени.
- Почему вы выбрали не классическую "Медею" Еврипида, а пьесу Жана Ануя?
- С Еврипидом, с его "Медеей" я бы, наверное, не справилась, а "Медея" Ануя спустилась с котурн Еврипида, этот автор сделал возможным рассказать миф современным языком. Нам важно было напомнить людям, что мы движемся по спирали, от прошлого к настоящему и опять к прошлому. И что и в Греции, и в Колхиде, предположим, также и в Чечне, существуют законы, которые люди усваивают с молоком матери, основополагающие традиции. Когда встречаются люди такого разного менталитета, это может быть взрывоопасно. И второе: этот миф рассказывает о женщине, колдунье, этакой ведьме с Лысой Горы, о её любви и ненависти. Наш спектакль о том, как разрушилась любовь, а когда разрушается любовь, это колоссальная трагедия - весь мир рушится.
Медея заплатила за свою любовь огромную цену. Она попыталась стать европейкой, попыталась сделать всё возможное, чтобы соответствовать Язону, чтобы быть таким же аргонавтом, солдатом. А он устал от сильных женщин, он хочет простого человеческого счастья. Для неё же его уход - это грехопадение, отказ от всех идеалов, отказ от прежнего пути, от всех её страшных жертв. На мой взгляд, Медея не детоубийца. Она уходит вместе с детьми из жизни и уносит с собой всё, что было Язону дорого. "Ты останешься один в этом благоразумном мире, - говорит она, - ты будешь страдать - а страдания твои начнутся с этой минуты и будут длиться до самой смерти". Она уготовила ему единственную месть - навсегда лишила его покоя.
С одной стороны жаль, что спектакль «Медея» Театра им.Вахтангова идет на малой сцене театра – вместить желающих увидеть спектакль зал не в силах. Но с другой стороны – малый зал всегда предполагает крупный актерский план. Вот они, актеры – иногда рукой дотронуться можно. Сложно не пересечься глазами с героями, не почувствовать дуновение от их движений… Не люблю расхожее слово «энергетика», но здесь его применю: если вам повезло, и в камерном зале вы увидите Актера (именно так, с большой буквы!), то энергетика будет зашкаливать, и в идеале между публикой и Актером произойдет обмен энергиями на неуловимом подсознательном уровне. На этом спектакле случилось нечто подобное, но на сцене была Актриса.
Медею играет Юлия Рутберг. Актриса служит в Вахтанговском с 1988 года, но в последнее время родной театр не балует ее ролями. Премьеры все больше в антрепризных проектах, съемки в кино – и везде Рутберг прекрасная характерная актриса. Если надо – блестящий комик. И в «Медее» – не просто выход, а просто вылет за рамки привычного амплуа!
Спектакль начинается с ее крупного плана. Напряженные, глядящие вдаль глаза… Замершая фигура, опустившаяся на колени на краю белого круглого ковра, который словно парит в темноте сцены, показывая всю хрупкость мира Медеи. Этим испытующим взглядом зритель сразу же включается в действие. Героиня смотрит не просто в зал, а куда-то поверх зрительских голов. За ее спиной копошится с вещами служанка, где-то стоит повозка со спящими детьми, перед ней – люди, веселящиеся на свадьбе. Царица, колдунья, верная спутница героя – сейчас просто брошенная женщина. Прошлое зачеркнуто – там кровь и предательство. Будущее стремительно ускользает – муж там, на своем свадебном пиру, с другой - молодой и невинной. Остается лишь хвататься за крохи настоящего, чтобы попытаться из них создать иное будущее, уже без своего Ясона.
Есть мудрое высказывание «Любить – не значит смотреть друг на друга, это значит смотреть в одном направлении». История любви Медеи и Ясона – иллюстрация того, когда друг на друга смотришь слишком долго и пристально. Когда смысл жизни – это другой человек, когда сплетаешься с ним каждым мгновением.
Юлия Рутберг играет это прорастание просто и очень по-человечески. Боль измены, зарождающаяся ненависть – Медея в начале спектакля женщина. Пусть сильная, пусть немного иная – чужестранка, но женщина. И постепенно с развитием действия эта человечность уходит, выводя на первый план сначала царицу, а потом и колдунью. Признаюсь честно, давно не было так интересно следить за развитием образа. История Медеи не раз ложилась в основу драматического произведения. И большая удача для артистов то, что они играют в «Медее» Жана Ануя, а не Еврипида, например. Материал Ануя психологичен, подробен в рассказе об отношениях мужчины и женщины. Здесь есть, что играть. Поэтому и Ясон в исполнении Григория Антипенко не становится просто изменившим мужем, а выносит на сцену собственную трагедию. Их диалог с Медеей – поединок двух сильных людей, у каждого своя правда. «У меня был Арго!» - надрывно выкрикнет Ясон. Было море, друзья, и вечное движение за горизонт. И вдруг – весь мир сжался до женщины, доверчиво уснувшей на его плече. Он ведь герой – и не просто взял на себя ответственность за все, что ради него сделал влюбленная колдунья, но и не противился будущим преступлениям. Вот она – уже не такая доверчивая и влюбленная, вот он – уставший от груза, от дикого вихря, уже нисколько не герой. Но несмотря ни на что у них нет ничего, кроме этих отношений. А их союз уже не столь желаем и прекрасен… Если нельзя вернуть прошлое, надо изменить будущее. Ясон, возжелавший покоя и забвения, резко и торопливо отрекается от настоящего.
Медея, сжигающая мосты, не пожалевшая своих детей, вызывает если не понимание, то хотя бы сочувствие. Другого исхода у нее нет и быть не может. Дети – это всегда продолжение, развитие. Если же будущего нет – то и детей быть не должно. Все сумрачно логично. Ясона убивать нет смысла – он уже убил себя, когда решил из героя превратиться в обыкновенного, спокойного обывателя. Медея, убив невесту и ее отца, лишает его будущего.
Надо заметить, что Медея из греческих мифов не просто улетала на колеснице запряженной драконами, но и продолжила жить долго, и, возможно счастливо. Появился еще и муж, и дети, и царство. Ануй же героиню убивает. Точкой в спектакле становится ее самоубийство. «А теперь, Ясон, попробуй, забудь меня!» - и если не в сердце, то в памяти Медея останется точно. Победа? Возможно.
Режиссер спектакля Михаил Цитриняк обошелся без кровавых сцен – все решено метафорически. И сцену убийства детей нет смысла описывать, ее надо видеть. К тому моменту зрители уже полностью сливаются с героиней, и одно резкое движение отзывается тихим вздохом всего зала.
Профессионально. Со вкусом. Красиво. Сходите на этот спектакль – вы узнаете, что такое настоящая актерская игра. А я хочу сказать одно – брава, Актриса! «Брава» - потому что в итальянском языке для женщин на сцене похвала звучит с окончанием «а». Именно так – не безликое, а личное «брава» и аплодисменты.
Получала удовольствие Наталья Ионова Фото Екатерины Цветковой
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 27
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума